— От верблюда, — буквально пригвождает она меня к месту взглядом. — Эрмина не взяла его жизнь. Она потратила двадцать лет своей. Только ты сам ему потом это осторожно скажи, в какой-нибудь подходящий момент. А-то хорошие новости они порой опаснее плохих. Ага?
— Конечно, — очумело качаю я головой. — Но как ты… но что…
— С Эрминой всё будет хорошо. А Барт пусть там пока оторвётся на полную катушку. Не лишай его этого вкуса жизни, когда завтра хоть потоп, хоть война.
— Ни за что не лишу, — порывисто прижимаю я её к себе. Хоть и не сомневаюсь в её словах, но всё равно не верится. Такой груз с души. Барт! Чёрт! — И что у них там с твоей подругой правда всё серьёзно?
— Понятия не имею, — пожимает она плечами. — И знаешь, если ты сейчас меня не накормишь, то я тебе ничего больше не расскажу.
— Счастье моё, — пересаживаю я её в кресло, а сам так и остаюсь стаять перед ней на коленях. — Что ты хочешь в это время дня? Клянусь, если бы я умел, я бы даже сам приготовил.
— Ну-у-у, — загадочно закатывает она глаза. — Хочу мороженого, пирожного… а ещё кусок мяса средней прожарки или можно даже с кровью.
— Легко! — подскакиваю я.
И даже лично иду на кухню, чтобы разбудить кого-нибудь из прислуги. И сам приношу в комнату поднос с вином, закусками и всем, что мне успели собрать наспех, пока мясо готовится.
— Мне кажется, за это стоит выпить? — наливаю я два бокала.
— Мне кажется, я действительно начинаю жить заново. Определённо бросаю вредные привычки. До сих пор не сделала ни одной татуировки, — заглядывает она в бокал. — Но за Барта выпью. И знаешь, — поднимает на меня глаза, — а пусть у них всё сложится!
— Да пусть! — легонько стукаю я стеклом по стеклу. И, пригубив, как и она, совсем чуть-чуть, добавляю: — Если получится и подругу твою в наш мир перенести…
Но она останавливает мою пространную речь о том, как бы это было здорово, качанием головы.
— Нет, Гош. У моей подруги сын, Ромка, которому надо, как минимум, школу закончить. Плюс Катька, которой, я думаю, в моём мире будет лучше. Ленка её хоть и не удочерит, но в остальном точно поможет. Так что, если что…
— Нет! Даша, нет! — энергично качаю я головой. — Я не могу потерять друга, соратника, правую руку, в конце концов, боевого командира, особенно накануне войны.
— Вот так и знала, что ты бессовестный эгоист и собственник, — делает она глоток и отставляет бокал, засовывая в рот оливку. — А ещё тиран. «Особенно накануне войны», — передразнивает она. — Никто тебя, конечно, не бросит. Уж тем более Барт. Как раз хотела тебе сказать, что на встречу с Филиппом мы поедем вместе с тобой. Цыц! — пресекает она мои возражения. — Имею право познакомиться со своими будущими родственниками. С Робертом и его семьёй, с Таирием. И война здесь вовсе ни при чём.
— Да ладно!
— Угу, — мычит она, снова что-то засунув в рот. — Мы поедем ш тобой жа компанию. Вше вместе. Я, Эрмина, Шарлотта.
— Серьёзно? — усмехаюсь я.
— Ну ты же нам не откажешь, правда? — складывает она бровки домиком. — Ну, Го-о-ош! Ну, пожалуйста!
— Может, ещё и Машку с собой возьмём?
— Нет, Машку категорически нет, — неожиданно серьёзно качает она головой. — Машка останется здесь.
— Тогда можно и я здесь останусь? — меняю я позу, подгибая другую ногу. — Не пойму, зачем я там нужен. На тех семейных посиделках с пирогами.
— Как? Ты не любишь пироги? Или семейные посиделки? — делано удивляется она.
— Ненавижу. И давай договоримся раз навсегда и совсем: я говорю, и ты делаешь. А не ты говоришь, а я делаю. И не, — останавливаю я её рукой. — Ни в коем случае не: я говорю, но ты всё равно делаешь по-своему.
— Давай договоримся по-другому, — сползает она с кресла и снова устраивается у меня на коленях, бессовестно раскладывая мои ноги как ей надо. — Мы всё обсуждаем. Ты не приказываешь мне. Я ничего не делаю наперекор тебе. Мы — договариваемся. Находим компромисс. И поступаем так, как будет лучше всего. Идёт? — подносит она к моем рту оливку. И держит у самых губ, ждёт, когда я его открою, чтобы ответить. — Давай просто попробуем? Вот на столечко, — крутит она зажатую в пальцах оливку. — На пол шишечки. И если тебе не понравится, сразу вытащим… то есть это, прекратим.
— Что-то мне безошибочно подсказывает чьи пол шишечки и куда мы сейчас засунем, — качаю я головой, а потом всё же открываю рот, чтобы получить свою заслуженную оливку.
— Хорошая собака, — гладит она меня по голове, пока я жую. — И всё-то он знает, и всё-то понимает. Кстати, неплохая баба твоя Шарлотта, — пока я не успел ответить, быстренько собирает она какой-то бутербродик и тоже заталкивает мне в рот. — Хоть на вид цыганка цыганкой. Пришла в полный восторг от феев. И задавала такие правильные вопросы Конни, что я тоже задумалась.
— О чём? — пережёвываю я что-то копчёное и солёное с хлебом.
— Что не сходятся её показания. С того дня как выставил её балерун и до появления в нашем борделе слишком много времени прошло. Где она ошивалась несколько недель? И куда делась её служанка? Мне-то и в голову не пришло, что она не могла путешествовать одна, а Шарлотта сразу её об этом спросила.
— Этот учитель танцев не просто так её выставил. Она закатила скандал. Он вызвал полицейских. Её посадили в тюрьму. А служанка сбежала.
Открываю рот в надежде получить ещё какой-нибудь лакомый кусочек.
— А что-нибудь ещё узнали твои люди? — награждает она меня ещё одним хлебным ломтиком с начинкой.
— Много чего. Что из тюрьмы она бы по гроб жизни не вышла, потому что ни денег, ни документов у неё с собой не было. Но её выкупила какая-то дама. Худая, даже костлявая, как её описали, но богатая, возможно, знатная. И отправились они… угадаешь куда?
— В Аденантос?! — округляет она глаза. Мне остаётся только кивнуть. — И кто эта дама?
Глава 67. Георг
— Мы может только предполагать. Но, судя по описанию, возможно, это подруга Филиппа, его советница и правая рука — Зинанта.
— И ты молчал?! — укоризненно опускает она руку, лишая меня бутерброда.
— Даш, да я сам только сегодня узнал, перед встречей с Брином. Пока ты общалась с Шарлоттой, ездила по каким-то делам, я тоже разгребал всю эту скопившуюся текучку. Ну, а потом нам было, как ты помнишь, не до этого.
— Помню, — касается она кончика моего носа пальцем и кричит: «Войдите!», потому что в дверь стучат.
И мы продолжаем разговор всё там же на полу у камина, после того как нам сервируют маленький столик, и комнату наполняет божественный аромат жареного мяса.
— Боже, как же вкусно, — блаженно закатывает глаза моя девочка, когда я отрезаю кусочек мяса и засовываю ей в рот. — Я уже говорила, что люблю тебя?
