— Я не знаю, — качает она головой. — Что-то связано с мылом.
— Корень мыльника? — устало дыша, подходит к нам Шако, упирая в бока окровавленные руки. А потом разводит ими, пока собирают носилки, чтобы отнести Джейн в замок, из чего я понимаю, что Шако попытается, но никаких гарантий не даёт.
— А ещё он весь горел, — показывает Дашка на лицо.
— Значит, точно мыльник, — кивает лекарь. — Его действие прямо противоположно млечнику. Он расширяет сосуды и замедляет кровоток. Человека надо охладить, чтобы действие яда инактивировать. А если он принят внутрь, то желательно не двигаться, в холодную ванну и обложить льдом.
— А если наоборот? — меняется она в лице.
— Смерть наступает в несколько раз быстрее. Но, если вас это хоть немного утешит, Дарья Андреевна, — правильно понимает Шако, что для неё это сейчас слишком болезненно, — то, как правило, сознание отключается, и смерь наступает во сне и безболезненно.
Шако срывается с места помочь с носилками.
А Дашка качает головой и утыкается в мою грудь.
— Как это всё ужасно и чудовищно неправильно, — всхлипывая, качает она головой.
И я не знаю, чем это её ещё больше расстроило, но мне нечего добавить. Разве только то, что как бы оно ни сложилось, но всё уже закончилось. Это всё.
Глава 84. Даша
— Лен, он пожертвовал собой ради меня, — сижу я на стуле, закрыв глаза и подставив ей лицо. — Сознательно пожертвовал, а не просто так нечаянно получилось. Знал, что погибнет, и предпочёл мою жизнь своей.
— Так знакомо, — хмыкает она, колдуя над моим макияжем. — Так что, кто бы говорил. Твой Георг вон ради тебя войну развязал.
— Вот только не вздумай сравнивать, — предупреждающе открываю я один глаз. — Гошка — это моё всё. А Маркус… — не нахожу слов. Нет, слова у меня есть, но вот только не здесь, не сейчас, не Ленке.
— Только не вздумай опять плакать. Третий раз я переделывать не буду, Ваше Величество. Пойдёте на свою свадьбу с размазанным макияжем.
— Тоже мне великое событие — свадьба, — отмахиваюсь я.
— Для тебя может быть и не великое, а для твоей страны — очень даже. — Не пойму только, что ты опять принялась рыдать о Брине. Ну ладно, похороны.
— Не напоминай!
— Да брось, подумаешь, не поехала. Во-первых, ты беременная, тебе на похороны нельзя. А во-вторых, ты хромаешь до сих пор, куда тебе было с такой ногой на корабле, да потом в горы, Георг всё правильно тебе сказал: угомонись! Достаточно того, что это ты настояла, чтобы похоронили его в Исваане.
— Не я, а Шарли.
— Шарли твой король и слушать бы не стал. А все твои прихоти выполняет беспрекословно, — дышит она мне в лицо.
— Это не прихоть. Для Маркуса было важно это место. Об Исваане я услышала именно от него. И вот, — с закрытыми глазами достаю я из кармана письмо.
— Бла-бла-бла, бла-бла-бла, — пока я смотрю на неё из-под ресниц комментирует Ленка официальную часть документа, где написано, что Маркус Илларион Йонг де Брин завещает мне Замок Грёз на берегу Исваана и преподносит в качестве подарка к свадьбе. — И заметь, к свадьбе, за кого бы ты ни вышла замуж. Не зря Гошка ревновал.
— Не зря. Дальше читай, открытку.
Она шуршит конвертом, доставая оттуда рисунок с видом замка из розового камня и, вдоволь налюбовавшись видом, наконец переворачивает.
«Моим мечтам не суждено было сбыться. Но твои пусть исполнятся, принцесса из Замка Грёз».
— А вот это я бы твоему мужу не показывала. Какими бы клятвами вы ни были связаны, не разбивай ему сердце.
— И не собираюсь, — убираю я письмо в карман. Ведь Брин оставил это завещание и эту записку не думая, что скоро умрёт. И кто знает, может, он хотел нас именно поссорить накануне свадьбы. — Не показывать. Не рассказывать. Филипп привёз это на свадьбу. Но вручил мне лично. И я прекрасно знаю, как трудно живым конкурировать с мёртвыми, но стараюсь не думать об этом, Лен. Честно стараюсь. Марк никогда бы не встал между нами, если бы остался жив. Но иногда я ненавижу его за то, что он умер, и мне нечем искупить этот долг перед ним.
— Знаешь, что ты ему действительно должна? Своё счастье, — заставляет она меня снова закрыть глаза. — Вы просто обязаны быть счастливы. Вот чем ты сможешь искупить этот долг. А что там, кстати, Филипп?
— Страдает. Ему во сто крат тяжелее, чем мне. Ведь это он пустил в свой дом ту костлявую ведьму. Доверял ей. Он очень подавлен. Если бы не Джейн, вернее Джули, как он её зовёт, совсем бы отчаялся.
— И ты подумай, девки, что удумали — сами поехали в Императорский дворец во время надвигающейся войны. Авантюристки. Как их Гошан твой не поубивал?
— Да поубивал бы, если бы узнал. Он Грифа за мной отправил, а в итоге кого там только у Филиппа не нашли. Но для Филиппа во всём этом есть и положительный момент. Он хоть и не перестал быть всепрощающим и миролюбивым, но утратил категоричность. Стал, если не поклонником троебожия, то скорее атеистом. Наклал на правила и приличия, и сделал ей предложение, когда узнал, что Брин лично ездил за Юлькой ради него. Как только траур пройдёт, уверена, женится.
— А Конни?
— Уехала к тётке, что обещала её приютить. Но в этом я даже не сомневалась, особенно после того как выяснилось, что старушка сказочно богата.
— А кто же тогда подстроил поджёг, неужели не она?
— Возможно, она. По крайней мере Машка вряд ли бы сама придумала, что Конни сделала что-то плохое и не хотела к ней даже подходить. Но думаю, правды мы уже никогда не узнаем. Да и нужна она нам, — машу я рукой.
— А что стало с тем корольком Вильгельмом, который затеял мятеж? — заканчивает Ленка делать одну бровь и переходит ко второй.
— Тебе Барт совсем что ли ничего не рассказывает? — хмыкаю я.
— Знаешь, как-то нам в последнее время некогда болтать. Всё время есть чем заняться.
— И это чем же вы занимаетесь, стесняюсь я спросить?
— Вот тем самым и занимаемся, — и не думает она тушеваться. — Потом покурим, он спросит, как там у Ромки успехи в школе, и опять.
— Он ему прямо как отец.
— Так, башкой не крути, а то пойдёшь с разными бровями, — ворчит она. — Но я уже Ромку, скажу тебе честно, ревную. Вот что значит мужик в доме. Они, когда вместе, я им и не нужна, — даже сквозь закрытые веки вижу, как она улыбается.
И вспоминаю, как Барт плакал, когда Гошка ему сказал, что тот будет жить. И хорошо, что он Ленке ничего не сказал. Но этим они с Гошкой так похожи: всё в себе, особенно плохое. Или, как моя бабушка говорила: «И потерял — молчит, и нашёл — молчит».
— Так что там с Вильгельмом Картавым-то?
— Посадили в тюрьму для острастки. Потом выпустили, когда на трон посадили его брата. Ты, знаешь, я поняла, что на самом деле у них очень добрый мир. Каждая смерть — трагедия. Каждая болезнь — драма. И всё стараются решать миром, по-честному. Как одна большая семья. Все друг друга и друг о друге всё знают. Мирятся, ссорятся, потом опять мирятся. Что-то вроде и делят, но в то же время живут дружно. А ещё по нашим меркам у них очень маленький мир. Вот знаешь сколько скорость движения лошади галопом?
