— Ну-у-у, — тянет Ленка, — километров шестьдесят в час?
— Пятьдесят, — киваю я, и получаю кисточкой по лбу. Понял. Не крутиться. — То есть между столицей Абсинтии и границей Империи максимум тысяча километров. Сутки пути. А от границы до Аденантуса и вообще пара сотен «кэмэ». Так что, всё близко.
— Почти Европа, — хмыкает Ленка. — Жаль, что мне к вам никак. Я бы на твою свадьбу посмотрела.
— Барт тебе фотографии принесёт, — улыбаюсь я.
— Нет, ну поговори с Эрминой, может, можно что-нибудь сделать, а?
— Нельзя, — отрезаю я резко, совсем как мой король. Эрмина хоть и получила за счёт гибели той суки Зинанты обратно свою «добрую» часть силы, и залечила Юлькино плечо, когда Шако уже отчаялся, но должны же быть между нашими мирами хоть какие-то границы.
Хватит того, что мы стали шастать как к себе домой туда-сюда. Да и силами Эрмины злоупотреблять не стоит. Хотя видеть её бессмертной, сильной и молодой, почти как на новых гобеленах, одно удовольствие. И есть ещё один плюс того, что на Большом Совете глав стран всех трёх континентов приняли троебожие и признали Эрминаль истинной и полноправной богиней этого мира — у Машки будет настоящее детство, а возможно, и настоящая жизнь. Над ней не будет тяготеть власть её силы. Никто не заставит её делать что-то помимо воли, только потому, что так надо. Она вправе сама выбирать свою судьбу.
«А что для нас важнее, если не счастье наших детей? — прижимаю я руку к животу. — Правда, Петруша? Ну скажи, что ты согласен с мамой. А то знаю, когда ты родишься и немного подрастёшь, то станешь во всём поддакивать своему отцу. Нет, я уверена, это правильно. Но, Петь, а мама?»
Нет, он ещё слишком маленький, чтобы толкаться, хоть я чувствую каждый день как он растёт. Особенно когда Гошкина рука ложится на мой живот, и он почти стонет, наслаждаясь этим чувством отцовства, этим чудом, что умеет создавать только мудрая природа, а не магия, и не боги, какими бы они ни были.
— Что-то я давно не слышала ничего от Катьки про Дамиана, — наклоняет мою голову вниз за подбородок Ленка. — Давай, тушью сама, — вручает мне тюбик.
— Не думаю, что ей приятно про него говорить, — открываю я рот, пока орудую кисточкой. Знаю, дурацкая привычка, но иначе красить ресницы не могу.
— Да брось, Даш! — садится Ленка отхлебнуть коктельчик «а-ля Маргарита», который она себе навела да так занялась мной и забыла. — Ей про твоего Гошку говорить сложнее, чем про Дамиана. А что там у них, кстати, произошло?
— Если бы я знала, — хмыкаю я. — Вернее, не так: думаешь, я хочу это знать?
— Думаешь у них что-то было? — округляет она глаза.
— Думаю, это должно бы остаться между ними. И Гошка тот ещё кремень, знаю, не скажет. А вот Катька не сможет. Она уже попросила меня уделить ей сегодня время, перед свадьбой.
— Да ладно! — засунув в рот коктейльную трубочку, округляет глаза Ленка. — Надеюсь свадьбу она вашу не расстроит?
— Посмотри на меня, — закрыв тушь, встаю я. — Неужели ты думаешь что-то может встать между нами?
— Судя по твоему животу — вряд ли, — булькает у Ленки в стакане, намекая на то, что не только мой макияж, но и её коктейль закончен.
— Дамиан получил свой вожделенный сан, — стираю я лишние румяна, косясь в зеркало и поворачиваюсь к Ленке. — Будет нас сегодня венчать.
— Ну давай, подруга, — отставляет она пустой стакан в сторону, — благословлю тебя и буду ждать фотографий.
Мы крепко обнимаемся. И с трудом оторвавшиеся от какой-то игры в Ромкином компе Карл и Амато синхронно отправляют меня обратно в мой (в мой, да!) мир.
Глава 85. Даша
— Пап, а кто такой Пётр Первый? — встречает меня Машка вопросом, хотя он был адресован отцу.
— Э-э-э, — разводит руками Георг, показывая мне, что не знает как сказать, пока мы с ней обнимаемся, а он стоит «в очереди». — Пётр Первый…
— Это твой братик, — шепчу я Машке. — Но он родится ещё не скоро.
— Братик? — восторженно округляет она глаза. — Значит, мне можно будет с ним играть?
— Конечно, — забирает её отец и отставляет в сторонку, к игрушкам. — Когда он родится и подрастёт. Ты готова? — мурлычет он, наклоняясь ко мне.
— Давай уже покончим с этим, — улыбаюсь я. — И предадимся неге и плотским утехам, пока у нас ещё есть такая возможность, и я не стала похожа на дирижабль.
— Тогда до встречи у алтаря? — целует он меня. Нежно. Сладко. Убедительно.
— Уже жду — не дождусь, — улыбаюсь я, провожая их взглядом.
— Мариэль, пойдём, — подхватывает он дочь на руки. — Даше пора одеваться. Да и тебе тоже. Я слышал, ты будешь нести фату.
— Да! — радостно кричит она. — А огоньки как на Новый год будут?
— Конечно! — уверенно подтверждает Георг, а сам сокрушённо качает головой.
Знаю, знаю, это я виновата, что устроила всем показ мультфильмов и праздничную иллюминацию по поводу наступления Нового года и окончания… зимы.
Да, окончания. Вот кто бы мог подумать, что благодаря Эрмине братец апрель тут явился в январе. Хотя я её понимаю: чего тянуть, когда она может себе это позволить. Когда природа отдохнула, времена года сменились. А весна будь она хоть в январе, хоть в апреле — прекрасна всегда.
— Ну, всё, — отходит от меня Катарина, застегнув последнюю жемчужную пуговку на платье. — Сногсшибательно.
— Да, недурственно, — кручусь я перед зеркалом и остаюсь довольна. — Давай на посошок, я — чаю, ты — шампанского, и по коням.
— Коней там нарядили для тебя целый табун, — смеётся она, принимая бокал из рук служанки и вежливо выпроваживает девушку, садясь напротив меня. — Даш!
— Да говори уже, не тяни, — вздыхаю я, понимая, что этого разговора не избежать. И я сама себе его давно уже обещала. — Давай я начну. Ты пригласила его, потому что думала, что беременна.
— Нет, — качает она головой. — Я знала, что не беременна. Это мама, видя как я подавлена, решила, что я беременна, вот и раструбила. И до Георга, конечно, тоже донесли. Но я пригласила его ради секса. Чтобы переспать.
— Кхе, кхе, — нарочито давлюсь я чаем, но уважаю такую прямоту. — Серьёзно?
— Да. Зажгла по всей комнате свечи. Надела прозрачный пеньюар. Поставила шампанское в ведёрко со льдом. Так его и встретила.
— И какие у тебя есть этому оправдания?
— Никаких, Даш. Я его даже не любила. Но это было как наваждение. Как одержимость. Моё тело помнило его. Его руки. Его голос. Его тело. Его слова. Я знала, что он говорил их не мне. Знала, что любит он только тебя. Но ничего не могла с этим поделать. Он снился мне каждую ночь. Я называла его именем Дамиана.
— Не удивительно, что Дамиан не смог с этим смириться и ушёл.
