— Договорились, — подозрительно легко согласился он. — Одно маленькое уточнение, — нежно погладил пальцами мои запястья. Мурашки рванули вверх по коже табунами. А он грязно, дерзко улыбнулся. — Никакого секса вне брака. Но когда мы поженимся…
— Что? Нет! — снова дёрнулась я, но он больше меня не держал. — Ты обещал!
— Да, когда мы играли по моим правилам, — он вырос из-за стола как чёртова гора. — Но теперь правила устанавливаешь ты, а у меня есть определённые потребности. К тому же, представь, какая слава пойдёт обо мне, если после брака со мной ты достанешься своему Артурчику девственницей.
— Нет, — сделала я шаг назад, пятясь от него.
Чёртов проклятый Моцарт! Но я ведь не надеялась его обыграть, правда? Разозлить — да, позлорадствовать — сколько угодно, создать видимость своей значимости — пожалуйста. Но я ведь не думала, что всерьёз могу диктовать условия?
— Подумай, — подтянул он меня к себе за талию и приподнял голову за подбородок.
Как же хотелось закрыть глаза и потянуться к его губам. Таким бесподобно красивым полным чувственным губам.
Я густо покраснела от этих мыслей. Ощутила, как к щекам прилила краска. Но он снова обидно рассмеялся и меня отпустил.
— Или ты, или твоя сестра — как тебе такой выбор? — лыбился он.
Я сглотнула, не зная, что сказать. На язык просились только ругательства.
Сволочь! Уверена: он не всерьёз. Но всё равно сволочь!
— А ещё раз взбрыкнёшь: отправишься прогуляться в парк, домой в самоволку или швырнёшь в меня кольцо, и с того дня будешь спать в моей постели, — улыбка сползла с его лица, а глаза опасно потемнели. — И я не шучу, милая.
Не шутишь? Ну что ж. Я демонстративно достала из кармана телефон.
— Не подскажешь номер Антона? Обещаю, в этот раз мы поедем не в парк.
— Антонина Юрьевна! — обойдя меня, гаркнул Моцарт в открытую дверь, а когда в конце коридора появилась горничная, добавил: — Вещи Евгении Игоревны перенесите, пожалуйста, в мою спальню. А её комнату закройте на ключ.
— Хорошо, Сергей Анатольевич, — донеслось до меня.
— У меня под боком тебе будет даже удобнее подслушивать, — усмехнулся он мне в лицо и вышел из кабинета.
Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! Да он издевается!
Я сжала кулаки в бессильной злобе. Стукнулась лбом в косяк двери и закрыла глаза.
Не надо было приезжать. А я так поспешно согласилась, торопясь привести в исполнение свой план, что совсем забыла: это же чёртов Моцарт!
— Сергей Анатольевич сказал, что вы поедите с ним, — кашлянула рядом добрая женщина.
— Куда? — повернулась я.
— Не знаю. Но сказал, что можно взять с собой Перси, — вложила она в мою руку конец поводка.
Я сцепила зубы. Ну, ехать так ехать.
Только не могла вести любимую рыжую жопку на привязи. Я так соскучилась! Я подхватила Перси на руки, с псом на руках спустилась в гараж и залезла в машину.
Его глаза встретили меня в зеркале заднего вида — Моцарт сам сидел за рулём.
Глава 21. Моцарт
Сколько раз я подумал о ней, пока её не было?
И не сосчитать.
Я гнал от себя эти мысли. Я отмахивался. Я забивал голову чем угодно, чтобы не пускать в неё строптивую девчонку. Но в то утро, когда проснулся в её кровати, и, сквозь сон вдохнув её запах, сказал: «Жень», не мог выключить эти мысли как ни старался.
Все три дня пока её не было, мы с Перси спали в её постели.
Отака хуйня, малята!
Сейчас я смотрел на неё в зеркало заднего вида и слышал, о чём так настойчиво кричали мои чувства. О чём говорили мне все.
Элька своими предсказаниями:
«От этого веет горечью… Прощанием. Утратой. Предательством… Любовью».
Чёртов Антон:
«Ей было очень одиноко и плохо. И лучше бы на моём месте оказались вы. Она точно хотела, чтобы это были вы…»
И Перси, упрямо таскающий по квартире её кед и скулящий.
— Ты не можешь по ней скучать. Не можешь, — трепал я его за ухом. — Она жила с нами всего неделю. И я не могу скучать. Не должен.
Но он, словно отвечая, упрямо тряс головой, слюнявя кед.
И я упрямо тряс головой, сам себе не веря.
Я старше на целую жизнь. Я умнее, мудрее, сильнее. Но она положила меня на обе лопатки, когда ушла. Когда я вдруг почувствовал, как хочу, чтобы она вернулась.
Если выключить мозги. Если исключить все грёбаные обстоятельства, при которых она появилась в моей жизни. Если вычесть из этого уравнения её сраного дядю, трусливого отца, его связи и чёртову голубую кровь. Если вернуть меня на двадцать лет назад, как я думал, держа её за руку на крыше лифта. Как бы я поступил? Что бы сделал?
Обнял её. Втиснулся чёртовым членом в её узкое нетронутое междуножье, присваивая себе. Поселился бы в этой влажной жаркой стране навсегда. И ни за что не отпустил.
Так думает актёр, стоя в тёмном театре на пустой сцене: я Гамлет, я Ромео, я Король Лир. Я смогу, я сумею, мне всё по плечу… А потом приходит шумная публика, зажигаются огни рамп, на сцену выходят другие актёры, и он… третье слева дерево в сказке о Красной шапочке.
Так думал я, когда смотрел на гордо поднятый подбородок и боролся с искушением накрыть её упрямо сжатые губы своими. Подчинить её маленький алый ротик, вторгнуться и пленить. Заставить её задохнуться, затрепетать и сдаться. Сокрушить её сопротивление и увести с собой за край. Туда, откуда не хочется возвращаться… А потом вспоминал сколько огня было в её глазах, когда она влетела в мой кабинет… и видел отчаяние в глазах своей умирающей жены, прижимающей к себе нашего ещё не рождённого, но уже погибшего ребёнка.
Нет, к чёрту это всё! К дьяволу! В задницу!
Я понимаю, что нравлюсь ей. Это с виду я тупой, но всё прекрасно понимаю.
Я слышал ревность в её словах. Видел боль в глазах, когда она ворвалась в гостиницу и увидела свою сестру. Чувствовал каждую вибрацию, что она издавала в ответ на мои прикосновения. И ощущал, как рвусь ей навстречу.
Но это плохая затея. Очень плохая.
В эту чёртову затею не должны были вмешиваться чувства. И я был честен, когда предложил ей просто роль моей невесты. Но что с этим делать теперь? Когда с каждым днём всё запутывается только сильнее. Она злится, я бешусь. Я скучаю, она ревнует. Ей одиноко, у меня погано на душе.
Когда от этого веет невыносимой горечью.
Её прощанием с детством. Утратой иллюзий. Предательством близких. И…
— Куда мы едем? — вывела она меня из раздумий.
