— Обещай хотя бы попробовать.
— Да не могу я! — не выдержала я его пытку молчанием. — Я точно знаю, что тебе это не понравится, но у него уже есть девушка. Понимаешь? Он влюблён не в меня. Мы — друзья, повторяю тебе в сотый раз. Так что ты хотел сказать?
— Он мой брат, Жень, — выдохнул Моцарт.
— Что? — не поверила я своим ушам и вытаращила глаза.
Он тоже выглядел слегка обескураженным.
— Ты слышала, — задумчиво произнёс он. — Антон мой единокровный брат.
— Значит мне не показалось? — покачала я головой, приходя в себя.
До аэропорта оставалось ехать не так долго, к тому же Моцарту позвонили, и он успел рассказать мне только, что у них с Бринном общий отец.
Сейчас Мо держал меня за плечи, словно отгораживая собой от других встречающих, что толпились в зале ожидания, но я до сих пор была в шоке. И у меня было столько вопросов, но как назло рейс уже совершил посадку: с ними придётся подождать.
— Показалось что? — переспросил он.
— Что он похож на тебя, — я прикусила губу, промолчав, что особенно похож на ту фотографии, где Сергею двадцать.
В тот день, когда Перси чуть не умер, мы загорали с Антоном на крыше. Он разделся по пояс, завязав рубашку на бёдрах, и я не могла оторвать от него глаз, пока он размахивал клюшкой, играя в интерактивный гольф на большом экране. Справедливости ради, я пялилась на него только потому, что он похож на Моцарта, а не потому что Антон — это Антон. А это совсем другое.
— А он похож? — удивился Сергей и в его голосе слышалась такая знакомая усмешка. — То есть можно сказать, что он почти как я, только моложе на двадцать лет?
— Это намёк? Моцарт! — ударила я его, не глядя, по каменному бедру. Чёртов качок: чуть руку не осушила. — Он похож. Но не ты. Не ты!
— Увы, — хмыкнул он и улыбнулся. — Теперь не знаю, как ему об этом сказать, чтобы не умер от восторга. И ты должна отбить его у этой бабы. Кстати, кто она?
Ага, сейчас! Так я тебе всё и выложила.
— Ты же Моцарт! Один звонок… — съехидничала я, покачнулась и прижалась к нему спиной: какой-то мужик толкнул меня и влез, загородив обзор.
— Эй, — окликнул его Сергей. И не знаю, каким взглядом одарил, когда мужик обернулся, но тот кивнул и так поспешно ретировался, что я хотела крикнуть: Все видели? Все? Это мой будущий муж, ясно? В такие моменты я завидовала сама себе.
Наверно, ими стоило просто наслаждаться. Пока он рядом. Пока он словно мой паж или большой мускулистый фей. «И пока у нас не начался роман», — съязвила я и улыбнулась. Чёрт, я была искренне рада за них с Бринном. Это же здорово: брат! А ещё его «это не так» и «можно я не буду отвечать» вселяло надежду.
Ну почему я не могу так же придерживаться данного слова?
Нет, я всё так же его люблю. Даже сильнее с каждым днём. Я от него просто без ума. Но я решила, что буду довольствоваться малым, любить его даже без взаимности, и уже закатила скандал, что он меня не целует. А он сказал: после свадьбы. И, чую, ведь дождётся своего «после свадьбы». Может быть. Потому что ещё он сказал выбирай: или ты, или твоя сестра.
Если мне и правда придётся выбирать, конечно, я знала, что я выберу. Но вспомни чёрта…
— А ты уверен в вашем кровном родстве? — обернулась я и замерла: в нескольких шагах от нас стояла Александра.
— Как никогда, — кивнул Моцарт, ещё ничего не замечая. — Уверены и Элька, и тест ДНК, который я только что получил. И даже не знаю, кто из них надёж…
— Привет! — прозвучал голос моей сестры.
— Что ты здесь делаешь? — возмутилась я, когда Моцарт осёкся на полуслове.
— То же, что и ты, — хмыкнула она. — Встречаю родителей. Привет, милый!
Милый?! Я пожалела, что стою спиной и не вижу его лица. Я пожалела, что не единственный ребёнок в семье. И о том, что не сказала ей о своих чувствах, а теперь она позволяла себе подобные обращения к моему будущему мужу — тоже. Я пожалела даже, что у меня в руке нет чего-нибудь тяжёлого: запустить бы ей в голову. Когда Моцарт сказал:
— Отойдём, — кивнув ей и наклонился ко мне. — Я сейчас. Не скучай!
Они пошли куда-то вглубь зала. А я словно резко осиротела. Сзади толкнули. Сбоку ударили сумкой. Противный мужик словно только этого и ждал — снова влез передо мной. Но мне было всё равно: я смотрела в другую сторону. И так выкручивала шею, пытаясь понять о чём они говорят, что совсем забыла зачем вообще сюда пришла.
— Солнышко! — мамин голос заставил меня обернуться.
— Мам! — обрадовалась я, раскрывая для неё объятия. — Привет! С приездом!
— Здравствуй, моя девочка, — погладила она меня по спине, а потом отодвинула, чтобы посмотреть. — Ты как?
— Супер. А ты? — всматривалась я в её лицо.
— Хорошо, — натянуто улыбнулась она.
Я напряглась. Что-то не так.
— Привет, пап! — кивнула отцу, застывшему статуей за маминой спиной. И его посеревшее и осунувшееся лицо только подтвердило мою догадку.
— Мам, что случилось? — отступила я назад с прохода, чтобы не загораживать другим прибывшим пассажирам дорогу.
— Ничего, ничего, — засуетилась мама. — По крайней мере точно ничего срочного, чтобы обсуждать это прямо здесь. Едем домой? — она оглянулась на папу, но вдруг воскликнула: — Мишенька, дорогой!
Я сглотнула, когда мама вскинула руки, чтобы обнять зятя.
И ещё раз сглотнула резко пересохшим горлом, когда мама кинулась обниматься с Сашкой, а её муж крепко пожал руку Моцарту. И они на этом не остановились: принялись беседовать как два старых знакомых.
Рядом с высоким спортивным Сергеем Михаил Барановский выглядел круглым бочонком на треугольной подставке: в зауженных книзу брючках со стрелочками его небольшие ножки казались особенно короткими. Но успешного политтехнолога и мужа моей сестры это явно не смущало, что он неказист. А уж Моцарта тем более.
Он смеялся с господином Барановским, а Сашка болтала с мамой, когда я обернулась к отцу и вдруг увидела его дрожащие губы.
— Пап! Что случилось?
Он обнял меня порывисто и заплакал. Не в голосину, конечно, не навзрыд, но скупые мужские слёзы — это всегда страшно. А слёзы моего сухаря отца — особенно.
— Прости меня, — поспешно вытирал он покрасневшие глаза рукой. — Прости, солнышко.
— Пап, не надо, пожалуйста! — голос резко сел. — Только не расстраивайся из-за меня. У меня всё хорошо. Всё правда очень хорошо. Тебе не о чем переживать. И не за что просить прощения.
Я не знала чем он расстроен. Не знала, как его утешить. Но что зал прилёта — не самое лучшее место для выяснения отношений — это я знала наверняка.
— Поехали, поехали! — поддержала меня мама. — Дома поговорим.
