— Да, сейчас, — отступила я на шаг. — Я с Сергеем. Он сам за рулём.
— Ой не надо было беспокоить Сергея Анатольевича по таким пустякам, — начал было отец.
— Никакого беспокойства, Игорь Вениаминович, мы же, считай, родственники, — подхватил Моцарт мамин чемодан. — С приездом!
Господином Барановский меня тоже обнял. Крепко, по-родственному. Как бы ни относилась к нему Сашка, мы с Михаилом ладили, а он пребывал в благодушнейшем настроении и, видимо, до сих пор счастливом неведении. Они вчетвером ушли вперёд, а мы с Моцартом отстали.
— Что ты ей сказал? — спросила я мрачно.
— То, что должен был сказать сразу.
Я встала колом, как норовистая кобыла. Чёрт побери, я не сдвинусь с места, пока он не ответит.
— Она назвала тебя милый! Милый, чёрт побери! При мне! При всех! При…
Моцарт едва успел сдвинуть меня в сторону: какая-то дура, что пятилась спиной, выволакивая огромный чемоданище, чуть не сбила меня с ног. Одарив её гневным взглядом, я вскинула подбородок, чтобы продолжить свою пламенную речь, но рта раскрыть не успела… рука Моцарта скользнула по волосам, подхватывая меня за затылок, и его губы накрыли мои.
Мягко. Влажно. Нежно. Очень чувственно. И чувствительно. Но так недолго, что горячая волна, что поднялась откуда-то снизу живота, только качнула меня в его объятия, но не накрыла с головой. Не успела.
— Так лучше? — смеялись его глаза, когда он отстранился.
— И это всё, что ты можешь сказать? — я его оттолкнула. — Ты поцеловал меня только затем, чтобы заткнуть?
— Нет, — Моцарт сжал мою шею в сгибе локтя, привлекая к себе. Шумно вдохнул запах моих волос. И когда мы уже вышли на улицу, «сдался» под моим укоризненным взглядом. — Не только.
Я взмахнула руками, давая понять: так я слушаю.
— Хочу ещё, — широко улыбнулся он.
Получил кулаком в плечо. Застонал, прижав к себе ушибленную руку с мученическим выражением лица, словно я её прямо отбила. И увернулся от следующего удара.
«Боже, дети, вам сколько лет?» — наверняка воскликнула бы мама, увидев, как мы дурачимся. Но, к счастью, мы были одни, когда раскрасневшиеся и вспотевшие от беготни залезли в машину.
— Можно я тебе признаюсь? — спросила я, откинувшись к спинке.
— Если после этого мне не придётся никого убивать, то да.
— Я не хочу свадьбу. Все эти платья, церемонии, подружки, гости — это обязательно?
— Конечно, — он завёл машину. — Только ради этого всё и затевается. Чтобы пышный банкет, высокопоставленные гости, клятвы, пресса, шик, блеск. Первый танец.
Я скривилась. После того как Перси отравился чёртовыми тортами, вся эта подготовка стала мне поперёк горла. И в том, что малыш чуть не погиб я не только себя винила, я видела плохой знак.
— А что говорит Целестина? Ей не видится ничего недоброго?
— Можешь сама у неё спросить. Мне она всё равно не скажет.
— Почему?
— Потому что я не буду её слушать.
— А меня?
Моцарт многозначительно покосился. Мы уже выехали с парковки, миновали шлагбаумы, и теперь медленно в общей очереди двигались к повороту на платную трассу.
— Ну-у-у, не знаю, — протянул он.
Я обречённо выдохнула. Ладно, чёрт с ним. Я справлюсь. В конце концов, свадьба — это тоже было одно из условий нашего договора. И нечестно с моей стороны сейчас идти на попятную.
— Можно я тоже тебе кое в чём признаюсь? — спросил Моцарт, уже втиснув машину в узкий карман на соседней улице: возле нашего дома припарковаться было негде.
Он промолчал всю дорогу и я, глядя на его задумчивое лицо, не рискнула ни о чём расспрашивать.
— Если для этого мне не придётся убивать сестру, валяй.
Он засмеялся.
— Мы бы сейчас сюда не поехали, если бы я сдуру не прихватил чемодан, — показал он на мамин багаж, что даже не катил, а нёс в руке, Геракл.
— Не очень тянет на настоящее признание, но сойдёт, — остановилась я к нему лицом.
— Просто ты не знаешь куда бы мы поехали и зачем.
Я замерла, глядя на его невозмутимую рожу. О, чёрт! Это то, о чём я подумала? У нас мог быть секс? Или он опять со мной играет?
— Моцарт, если ты имел в виду…
— Женя, ну вы где потерялись? — голос моей сестры заставил меня замолчать. — Уже и ужин привезли. Он стынет, а вас всё нет.
— Нет, я совсем не это имел в виду, хоть мне и нравится ход твоих мыслей, — поцеловал он меня в лоб, когда Сашка обиженно отвернулась, словно это она весь день готовила, а не Михаил как всегда заказал еду из ресторана с доставкой, и хлопнула дверью подъезда.
Чёртов чемодан! Чёртова Сашка! Но увы, момент был упущен. И чувствую, дома меня будет ждать всего лишь очередной конверт, а не то, что я подумала. Но я бы всё равно отказалась уехать. У моих родителей что-то произошло: сейчас я нужна им здесь.
Даже не смотря, на откровения в аэропорту, в целом ужин прошёл чудесно.
Много говорили о Швейцарии. Все друг другу улыбались. И даже не делали вид, что всё хорошо, было стойкое ощущение, что всё действительно хорошо. Безмятежный Моцарт шутил. Довольный Михаил громче всех смеялся над его шутками. Мама с папой наперебой вспоминали курьёзные случаи с наших семейных поездок. Я тихо млела, чувствуя горячее бедро своего будущего мужа. И только Сашка так сжимала в руке вилку, что казалось серебро или согнётся, или расплавится. У меня было чувство: она злится, потому что Моцарт её послал. И я поймала себя на мысли, что даже согласна побыть в счастливом неведении относительно того, что он ей сказал. Ха-ха, и пусть злится.
Все ещё сидели за столом, когда мама попросила меня помочь «накрыть чай», а затем потянула в мою комнату.
— Не хочешь позвать Сашу? — удивилась я, когда она плотно закрыла дверь.
— Ни в коем случае, — тяжело вздохнула она. — Я хочу сказать это только тебе. В общем, — она сцепила руки в замок. — Мы с папой разводимся.
— Что? — потрясла я головой. — Как?
— Как все обычные люди, чьи отношения себя исчерпали, — пожала она плечами.
— Ма-а-ам…
— Знаю, знаю, что ты думаешь. Что я сошла с ума. И не надо торопиться. Надо все как следует обдумать. Но я подумала, солнышко. Я очень хорошо подумала. То, как он поступил с тобой словно что-то сломало во мне. Как он поступил со всеми нами. Нет, нет, ты не думай, что я себя оправдываю. Я виновата не меньше, что не настояла, не заступилась, не упала в ноги Сергею Анатольевичу и не отстояла тебя.
— Мам, да у нас всё хорошо с Сергеем. Сначала да, было страшно, обидно, одиноко, тяжело. Но сейчас всё более-менее сложилось. Мы ладим.
