— А то я не знаю! Ты скажешь что угодно лишь бы меня не расстраивать, — всплеснула она руками. — Это ни к чему, моя девочка. Я предала своих детей. Я поступилась вашим счастьем ради своего спокойствия. И я не прошу твоего прощения, я его не заслужила. Но не успокаивай меня, пожалуйста!
— Мам, у нас всё хорошо, поверь! Он… — я не знала, как же объяснить маме, что Моцарт лучшее, что случалось со мной до сих пор, растеряно оглянулась на стол и сбилась: там лежала кожаная папка с документами на купленный отцом особняк. Я принесла её с папиного кабинета, пока тут жила и забыла вернуть. И толстые волосатые пальцы дяди Ильдара, что поглаживали эта папку, а потом мою руку моментально всплыли в памяти. — Мам, папу подставили. Ильдар Саламович тоже в этом замешан. Ему нужна была я, чтобы следить за Моцартом.
— Детка, — сочувственно покачала головой мама и шока явно не испытала. — Никто его не подставлял. Мы что куклы? Марионетки? Или тупые животные, чтобы не понимать во что ввязываемся? Мы взрослые люди. Образованные, грамотные, интеллигентные. И мы должны отвечать за свои поступки, а не искать им оправдания. Даже ты, ещё неоперившийся птенец, разобралась. И не говори мне, что отца подставили. Ты задала ему очень правильный вопрос: как он собирался возвращать долги?
— Ты подслушивала? — удивилась я.
— Это было ни к чему. Он сам мне рассказал. Но он не нашёл в себе мужества сказать тебе правду. А я отвечу. Он собирался пойти на преступление. Кражу. И для этого ему нужна была я.
— Кражу чего? — опешила я.
— Не думаю, что сейчас это так уж важно, — она тяжело вздохнула. — Экспоната из хранилища музея.
— Твоего музея? — глаза полезли у меня на лоб.
— Ну а какого же ещё! Он давно вынашивал эту идею. С тех самых пор как один частный коллекционер попросил его пригласить меня для консультации в качестве эксперта. И меня настолько поразили его уверения, что подлинники тех работ, которые в его коллекции я оценила как грубую подделку, хранятся в запасниках нашего музея, только никогда не выставлялись и даже там не числятся, что я не могла не поделиться с отцом.
— Как хранятся и не числятся? Почему? — хлопала я глазами.
В последние дни я так много слышала про музеи, их сотрудников, и частные коллекции, что это было даже не смешно.
Я искренне удивилась, когда узнала, что мать Сергея работала в том же музее, что моя мама. Художником-реставратором. Занималась в основном консервацией произведений искусства, то есть исследовала и подбирала оптимальные условия хранения.
Была не на шутку поражена, когда Антон рассказал, что его мать и вообще закончила Бирмингемский университет (тогда я, кстати, первый раз услышала фамилию Бринн, хотя, будучи студенткой, у его матери была другая, Вересова, но она и сама её поменяла, и сына записала на бабушкину. Хотя, как по мне, обе одинаково интересные). По образованию она историк искусства и арт-консультант. И до сих пор является членом Британской Ассоциации антикваров и арт-дилеров, в частном порядке занимается исследованиями наследия исчезнувших цивилизаций теперь под фамилией Бринн.
А недавно у Моцарта в кабинете я слышала, как ему докладывали об аукционном доме Бонханс и неком господине, что каким-то образом был с ним связан. Кстати, в тот день я и уговорила Сергея на закрытый показ, где большая часть коллекции как раз была приобретена через Бонханс.
Тогда я и не предполагала, что Моцарту это может быть интересно. Всё же он предпочитал консерватории, мюзик-холлы, покер, гольф-клубы, скачки, автогонки, в общем, всё что угодно только не шампанское под светские разговоры в галереях, и грозился меня когда-нибудь затянуть в Карнеги-холл в отместку за мои выставки, где он скучал. Вернее, мне так казалось, что скучал, потому что, когда я стала переживать, что его всё это утомляет, он меня успокоил:
— Во-первых, мы пришли не ради меня, а ради тебя, плюс потереться в высшем обществе. А во-вторых, я вырос в залах музея. Мне не скучно, просто после смерти мамы я стал бесконечно от этого далёк. Понимаю, видел, впитал, но как ребёнок, выросший на ферме, знает, чем кормить скот, так и я знаю: Джотто — это проторенессанс, восемьдесят процентов сюжетов на картинах — истории ветхого и нового завета, просто всему этому предпочитаю классическую музыку. Но спасибо, что напомнила: живопись — это всё же круто.
И не только живопись… Чёрт! Я прослушала часть маминых слов, поглощённая странным чувством, что в этой игре в политику, куда собрался мой бандит, словно нащупала второе дно. Снова покосилась на папку, где покоились копии архивных документов особняка княгини Мелецкой. И снова это почувствовала: есть нечто большее, другое, куда глобальнее истории с Госстройнадзором и прокуратурой.
И, кажется, мне нужен… дядя Ильдар, чёрт его подери, чтобы кое-что уточнить про этот грёбаный особняк.
— Как видишь, это сложный вопрос: почему экспонаты порой есть, но их невозможно найти. Хранятся, но, можно сказать, не числятся, — подытожила мама. — Путаница, несквозная нумерация, когда инвентарные номера присваивают одному экспонату дважды, даже трижды по разным спискам. И наоборот, когда номера утраченных экспонатов присваивают новым. Много причин.
— Утраченных экспонатов? — удивилась я.
— Да, детка. Пожары, потопы, плесень, грызуны, насекомые — всё это работает против нас, и порой ждёт-ждёт какой-нибудь шедевр реставрации или выставки, да так и не дожидается, умирает в запасниках. Но я отвлеклась. Если коротко, то этот частный коллекционер сказал твоему отцу, что будет очень щедр, если я соглашусь найти ему в архивах то самое, неучтённое — подлинники работ, что я у него видела. И озвучил такие перспективы, что они вскружили твоему отцу голову. А тут как раз подвернулся особняк, что он купил почти не задумываясь. Солнышко? — разволновалась мама, когда я вздрогнула.
Особняк! И мы снова вернулись к особняку! Я успокоила её жестом, словно у меня просто кольнуло в животе. Но сделала только хуже. Надо было хвататься за бок, а не за низ живота.
— Ты беременна? — опешила она.
— Ма-а-м! — возмутилась я. — Да с чего бы? Вас не было всего две недели! И вообще! Мы ещё даже не женаты.
— Ой, кого это сейчас останавливает! — отмахнулась она. — Да что сейчас! Мы с твоим отцом ещё не поженились, когда уже… — она снова кокетливо махнула рукой. — Если бы я по молодости сдуру не сделала аборт, из-за которого потом десять лет не могла забеременеть, вас бы у меня было трое.
— Это ты и правда зря. Это же ещё одну дочь можно было удачно выдать замуж, — горько усмехнулась я. Но к чёрту эту тему! — Нет, я не беременна. А отец, значит, настаивал, чтобы ты принесла, что просил тот коллекционер?
— Украла, солнышко. Давай называть вещи своими именами. Вынести из музея экспонат, учтённый или неучтённый — это значит украсть. И, когда отца обманули с деньгами, он уверял меня, что это отличный выход. Что это решит все наши проблемы. А мне и делать ничего не надо, — она возмущённо всплеснула руками, — только найти среди сотен тысяч предметов нужные и принести.
