Помню, буквально в первые недели нашей совместной жизни я пригласила Дашу в спа-центр. Мы обе любим воду, готовы сидеть в ней часами. Конечно, мне хотелось найти подходящее пространство, в котором мы могли бы расслабиться и побыть вдвоем. Поболтать, не отвлекаясь на домашние вопросы. Тем более конфликты возникали на любой почве: еды, одежды, уборки, посуды. Я все еще пыталась закрепить элементарные правила, которые мы установили в семье. А Даша была занята расшатыванием границ: «а че я?», «не хочу», «не буду», «у меня не получится». И Нэлла активно ей в этом деле помогала, с первого дня встав на защиту новой сестры.
Сначала в бассейне все шло отлично, Даше понравился центр. После нескольких часов в воде мы решили перед уходом перекусить.
– Только я не буду суп! – тут же включила она сопротивление.
Я поворчала немного, но согласилась. Вроде как не время заниматься внушениями и изменением пищевых привычек: после стольких лет за пару недель их не исправить. Заказали. Сидим. Даша уже снова без настроения.
И тут вдруг телефон ее ожил, а на лице расцвела неземная улыбка. Я первый раз видела такого счастливого ребенка с сияющими глазами.
– Мамууулечка, привет! – пропела она в трубку.
Ее слова прозвучали как музыка, как дыхание ангела. Даша выпорхнула из-за стола и вылетела в холл поговорить с мамой.
А я осталась за столиком одна…
Никто и никогда в жизни не называл меня настолько ласковым именем. Ни Нэлла, ни Даша Маленькая не изобрели этого нежного слова.
Была это ревность? Да. Несмотря на серьезную подготовку к приемному родительству, меня в то мгновение словно вышибло из колеи. Я чувствовала себя неполноценной из-за того, что не могу добиться близких и теплых отношений с ребенком. Если бы только с одним! С Нэллой тоже время от времени все еще возникали нешуточные конфликты и бушевали настоящие ураганы. Значит, дело во мне. Значит, нужно и дальше работать над собой. Разбираться с внутренними настройками.
И учиться принимать ситуацию с Дашей такой, какая она есть.
Усыновленный или приемный ребенок это всегда дитя двух семей. Он приходит в дом вместе со всеми родственниками – они, так или иначе, живут в его сердце и голове. Можно воспринимать их по-разному, но относиться придется ровно, без осуждения и агрессии. Ребенок, чьих родственников новые родители даже мысленно не могут принять, чувствует подвох в отношениях, не может довериться новой семье.
Даже неозвученные проекции «ты такая же, как твоя мать», «дурные гены» и тревожные ожидания, что ребенок повторит судьбу кровных родственников, нередко разрушают отношения и приводят к возвратам. Хотя если быть справедливыми и внимательно изучить историю собственной семьи хотя бы в четырех-пяти поколениях, обнаружится, что и у нас, приемных родителей, не все так гладко с наследственностью. И лично нам с Денисом за примерами далеко не нужно ходить.
Не было смысла кого-то корить или осуждать – любая беда в жизни ребенка туго завязана на ненужность и неустроенность взрослых. Сироты появляются там, где не находится сильного человека, а есть только слабые и травмированные люди. Эти качества неудачливых матерей, в свою очередь, тоже произрастают из детства. Мама Даши, как я теперь уже знала, была жертвой алкоголизма собственной матери, ее бабушки. Та пила, дети страдали – бродяжничали, жили временами в детдоме, а потом попадали в тюрьмы. Ничто не возникает из воздуха и не уходит в никуда. Важно было это понять.
Протесты Даши нарастали с каждым днем. Я, похоже, одним своим видом затрагивала какие-то тайные струны ее души, вызывала отторжение. Только через некоторое время я поняла, что Даша испытывает огромную боль от того, что согласилась пойти в нашу семью. Несмотря на полученное от мамы согласие, она все равно ощущала себя предателем. И это чувство мешало жить, адаптироваться к новой реальности, строить планы и отношения. Мы с ней стали говорить об этом.
Я объясняла, что дети не несут ответственности за решения взрослых, что ее вины в расставании с мамой нет. Но поскольку я была основным двигателем знакомства с Дашей, принятия ее в семью, думаю, она подсознательно винила в своем «предательстве» и меня.
Потеря мамы или папы – сильнейшая травма для любого ребенка. За поступки и решения, которые влияют на семью, должны отвечать взрослые. Но на деле ребенок всегда винит в расставании с родителями себя. Он чувствует ответственность за разлуку, и порой эта ноша тяжелее того, что он может вынести.
Глава 6
Новая семья
Я смотрела в потолок и боялась подняться с постели, хотя давно пора было вставать. Прошел всего месяц с того момента, как Даша переехала к нам в семью, а мы уже снова дошли до ручки. Все в доме начало рассыпаться. Нэлла, которую я просила хотя бы на несколько месяцев принять сторону родителей, поддержать нас с Денисом, демонстративно и нарочно сопротивлялась мне, пререкалась по каждому поводу, подавала новой сестре идеальный пример того, как нужно подмять под себя «родаков». Новая дочь, разумеется, успешно извлекала уроки и следом за Нэллой разносила меня в пух и прах.
– Даша, помой, пожалуйста, посуду, – просила я после ужина.
– А че я? – Дочь моментально лезла в бутылку.
– Потому что Нэлла мыла вчера.
– Сама тогда мой!
– Я покупала продукты и готовила, если ты не заметила, – я старалась, чтобы дело не дошло до скандала: и так уже несколько раз срывалась на позорный крик, – у всех в доме есть свои обязанности. И у тебя.
– Мне на ваши правила пофиг!
Она с грохотом захлопывала за собой дверь и пряталась в комнате. Выпустивший иглы дикобраз, к которому невозможно приблизиться. Даша оборонялась заранее и задолго до того, как кому-то приходило в голову в чем-то ее упрекнуть. Посуда так и лежала в раковине до ночи, а я уговаривала себя не вестись на очередную провокацию, не устраивать истерик, но и не мыть самой. Даша сидела в своей спальне, как будто так и надо. Смотрела в телефон.
От Нэллы она перебралась в отдельную комнату через две недели совместной жизни. Словно напиталась, получила нужную информацию и теперь могла выйти в самостоятельное плавание. Причем, как ни странно, излюбленной ее мишенью стала теперь сама Нэлла – Даша безошибочно обнаружила мое слабое место. Она постоянно вытаскивала на поверхность проступки старшей сестры, жаловалась на нее и получала удовольствие от неприятных последствий. Ей удавалось сделать мне больно. Конечно, я знала, что травмированные дети большие мастера бить взрослых по слабым местам, но на практике это порой оказывалось слишком.
У Даши появилась задача, которой она следовала неукоснительно, хотя вряд ли ее осознавала – перестроить семью под себя. Она не желала допускать даже мысли о том, что мы с Денисом – главные в этом доме. Не понимала, что именно на родителях держится семья, лежит ответственность за детей. Все это было пустым звуком, хуже того, мощным раздражителем – стоило заговорить о правилах и обязанностях, как возникал скандал. Дашу могла устроить только одна стратегия взрослого – полное подчинение ей. Я в ее картине мира предназначалась лишь для того, чтобы налаживать быт и исполнять желания. Даша планировала руководить мною, потому что весь опыт ее прежней жизни говорил о том, что нельзя делать взрослого главным, нельзя признавать его силу и первенство, потому что рано или поздно он не справится с ответственностью и исчезнет. Стратегия выживания, которая въелась в подкорку, твердила ей: «Контролируй и управляй, иначе не выживешь». С четырех лет Даша сама ухаживала за мамой и братом, заботилась о них и кормила, потому что часто мама под воздействием препаратов забывала поесть. Когда в доме заканчивались продукты, маленькая Даша шла в лес, собирала грибы и щавель. С пяти лет она готовила для себя, для мамы с братом и как умела прибирала их комнату в коммуналке. В кровной семье она была главной, все держалось на ней. Само собой, там Даша обладала неограниченной властью и за все в доме несла ответственность. Как я ни пыталась ее переубедить, ничего не помогало. Даша считала себя виноватой даже в том, что мама попала в тюрьму: не уследила за мамой, не сумела вовремя перехватить траву на контрольной закупке. Второй раз подобной ошибки допустить было нельзя. Взрослые слабые. Она сильная. Так что важно не ослаблять контроль.
