– Даша, поздравляю тебя с Днем знаний!
Дальше случилось страшное. Даша метнула в бабушку злой, острый как нож, взгляд, швырнула в угол рюкзак, скинула кроссовки и метнулась в свою комнату.
– Да пошли вы все!!!
Проорала она, прежде чем захлопнуть за собой дверь. В ее голосе я слышала рыдания. Мама от горькой обиды расплакалась следом. Я не знала, кого из них начать утешать.
– За что она так? – всхлипывала мама. – Я старалась. Пирог испекла.
– Прости, пожалуйста, – я пыталась все объяснить, – у Даши мама первого сентября попала в тюрьму. Для нее это день траура, а не праздника. Мне нужно было догадаться, что может быть такая реакция. И тебя предупредить.
– Но я же не виновата! – не унималась мама. – Не я жрала наркотики, не я ее бросила!
– Мама, это вообще не про тебя! Не надо так говорить!
– Тогда пусть ведет себя как положено! – требовала мама. – Она вам села на шею!
С того момента война между названой бабушкой и внучкой разгоралась с каждым днем. Мама стала все чаще проводить со мной душеспасительные беседы.
– Я тебя предупреждала!
– О чем конкретно? – Я вскидывалась мгновенно: нервы и без того были накручены до предела.
– Плохая девка, – с видом эксперта выдала мама, – испорченная.
– Мама, ну что ты такое говоришь?!
– Вижу ее насквозь, – мама не унималась, – сколько волка ни корми…
– Да при чем тут какой-то волк?! Ребенок только пришел в семью, адаптация в самом разгаре!
– Ты что, слепая? – Мама тыкала указательным пальцем в сторону Дашиной комнаты: – У нее злые глаза!
– Тебе это кажется, – шипела я, – не говори так, Даша может услышать!
– И что? – Она повышала голос до демонстративного тона, чтобы Даша услышала наверняка. – Ей-то все равно. Она никого не любит, кроме родной матери, которая сидит в тюрьме!
– Гос-с-споди! – Я хотела только одного: провалиться сквозь землю. – Eй больно, ты понимаешь?
– Я понимаю только то, что ты испортила жизнь себе и своей семье.
Вот с этим утверждением невозможно было поспорить.
Я потом долго сидела, закрывшись в спальне, и прокручивала в голове каждое ее слово. Мама, как и многие другие люди ее поколения, не понимала, как сильно разрушает ребенка жизнь в детском доме. Как важен стабильный контакт с родителями. Я-то многое испытала на собственной шкуре с Нэллой и потом получила объяснения всем нашим трудностям во время учебы в ШПР. А мама никаких специальных курсов не проходила. Того, что успевала пересказывать я, видимо, было мало.
Даша прекрасно чувствовала отношение моей мамы и отвечала ей взаимностью. Неприязнь окружающих Даша сканировала четко и тут же отражала ее как зеркало, усиливая эффект в несколько раз. В моменты, когда я отчаивалась и переставала верить в счастливый исход нашей семейной жизни, Даша с утроенной силой набрасывалась на меня. Словно пыталась проверить, жива я еще или нет, чувствую что-то или уже окаменела. Странно было, что она так легко считывала в людях негативные эмоции, но не могла угадать других, лучших чувств. Или просто боялась в них поверить? Иначе давно бы уже разглядела мое отношение к ней.
Несмотря на весь ужас совместной жизни, постоянные обиды и душевные раны, я желала Даше только добра. Прошло совсем немного времени, и я уже любила дочь какой-то необъяснимой любовью – пока еще юной и болезненной. Той, которая оберегала и защищала, но не позволяла присвоить себе. Это было очень сложное чувство. С множеством ограничений и нюансов. Временами на меня накатывало отчаяние. Казалось, я никогда не сумею пробраться сквозь эту броню, физически не доживу до ответных чувств…
Дети безошибочно улавливают и отражают чувства взрослых людей. Им даже не нужны слова, чтобы понять, кто и как к ним относится. Но опыт предательства и ненужности очень часто мешает сиротам поверить в то, что их могут любить. Они ставят против любви защиту.
В тот день Даша закрылась у себя в спальне. Я долго ходила под ее дверью, прислушивалась к всхлипам и стонам, прежде чем решилась войти. Постучала. Никто не ответил. Тогда приоткрыла дверь и заглянула. Даша лежала на постели вниз лицом, ее плечи вздрагивали от рыданий, а сама она казалась, несмотря на почти взрослую оформившуюся фигуру, крошечной и беззащитной девочкой.
– Даша, кто тебя обидел? – я осторожно присела на краешек кровати и положила руку дочке на плечо.
В первую очередь в голову пришла мысль о новых проблемах в школе.
– Никто не обидел. – Из-за всхлипов слова едва можно было разобрать.
– Но ведь что-то случилось? – Я не переставала гладить напряженное до состояния камня плечо.
– Моя бабушка, – Даша подняла заплаканное лицо, – моя бабушка умерла!
– Господи! Даша, иди ко мне!
Она послушно села и прижалась лицом к моей груди. Продолжала всхлипывать и стонать, а я укачивала ее.
Всего две недели назад бабушка Даши звонила мне – телефон ей дали в опеке. Она хотела поговорить с внучкой, но та отказывалась наотрез, заявив, что бабка, скорее всего, опять напилась и разговаривать с ней бессмысленно. Отчасти она была права – за сорок минут беседы, которую никакими силами невозможно было остановить, бабушка рассказала мне обо всех своих бедах: лежит парализованная одна, «ходит» за ней только соседка. Потом она стала задавать вопросы. Я описала по просьбе старушки, как сейчас выглядит Даша, какого цвета у нее теперь волосы, какой длины. Рассказала, какой у нее рост и вес, заодно получила нагоняй за лишние килограммы девочки: «Не давайте ей много кушать, полнота – это очень плохо». Долго отвечала на вопросы об учебе и чувствовала себя виноватой перед бабушкой за внучкины двойки и тройки. «А в первом классе-то Даша была отличницей, в начальной школе прекрасно училась», – сокрушалась старушка. Я пыталась мягко объяснить пожилому больному человеку, что детский дом никогда не идет на пользу ребенку, но понимания снова не нашла. «Это ж санаторного типа, там детям хорошо, – с глубокой уверенностью вещала она, – там кормят и поят, да еще лечат».
А потом разговор превратился в сплошной кошмар. Монолог одинокого старого человека без конца и начала. В ход шли рассказы о неведомых дальних родственниках, о старушечьих обидах на родню. Время от времени я отводила руку с телефоном от уха, чтобы Даше было лучше слышно. Она так и не согласилась поговорить с бабушкой, но в то же время сидела рядом как пристегнутая, никуда не уходила. Наконец мне удалось «прикрыться» Маленькой Дашей, которая начала громко требовать маминого внимания, и распрощаться.
– Хочешь, съездим к ней, навестим? – спросила я Дашу после того, как с облегчением повесила трубку.
– Нет.
– Почему? Больной человек, лежит целыми днями одна. Ей не хватает внимания.
– Даже и не подумаю, – Даша резко встала со стула, – когда я была там в последний раз, она на меня наехала за то, что я толстая.
