– Спасибо, – он положил документ перед собой, – но у нас к вам разговор.
И многозначительно посмотрел на Веру Николаевну.
– Да, – встрепенулась она, – Гоша очень устает. Ему теперь далеко приходится ездить. Вы не хотите перевести его в другую школу, поближе к дому?
Денис взял инициативу в свои руки. Сказал, что Гоша привязан к своему новому классу, что его хорошо здесь приняли благодаря здоровой атмосфере в школе, что ни он, ни мы не хотим сейчас, за пять месяцев до ОГЭ, нового стресса для ребенка. У Гоши в жизни и так слишком много перемен.
Я активно поддакивала. Вворачивала про адаптацию, нахваливала педагогов школы и детей за доброжелательность, за способность принимать. Это была абсолютная правда: коллектив был удивительный.
– Но Гоша не справляется, – Веру Николаевну огорчила наша настойчивость. – Никакого смысла в том, что он присутствует в классе, нет. Он просто не усваивает материал.
Пришлось мне читать лекцию о депривации и ее последствиях. Да, уровень нашего ребенка это второй-третий класс, да, упущено очень много, но сейчас, когда у Гоши появилась реальная возможность изменить вектор своей жизни, достойно пройти через испытания, ему нужно помочь.
– Мы с мужем готовы на все, – уверяла я, – репетиторов уже наняли. Сами тоже занимаемся. Наша задача-максимум сдать ОГЭ. Просто сдать, как получится.
– Но у нас тут проблемы, – Вера Николаевна выдавала информацию слой за слоем, и я прекрасно понимала ее и директора: для рейтинга школы в девятом классе двоечники не нужны, – он и одноклассникам заниматься не дает. На днях изображал перед детьми учителя обществознания, сорвал урок, оскорбил педагога. Самым циничным образом копировал походку пожилого человека, перенесшего тяжелую травму ноги.
– Понимаем, – мы с Денисом наперебой кивали как болванчики, – но беда в том, что у ребенка, который растет вне семьи, не формируется эмоциональный интеллект. Тяжело с пониманием морали. Копится педагогическая запущенность, есть отставание в развитии. Помните исследования Рене Шпица…
Ребенок, не получивший в младенчестве материнского ухода, впоследствии имеет самые сложные отношения с эмоциональной сферой. Отсутствие матери влияет и на развитие интеллекта – все дети в сиротских учреждениях имеют диагноз «задержка развития». Полностью компенсировать упущенное невозможно. Можно лишь отчасти скорректировать и помочь адаптироваться к жизни.
В общем, уговаривали мы их два часа. Как только не упражнялись в красноречии. В итоге и директор, и классный руководитель просто-напросто устали от нас.
– Хорошо, – вздохнул директор, – тогда мы вам предлагаем перейти на домашнее обучение в нашей школе. Только при одном условии.
– Каком? – мы с Денисом напряглись.
– После девятого класса вы забираете документы и идете в колледж.
– Конечно, – нашей радости не было предела, – конечно, в колледж! Десятый-одиннадцатый мы и сами не переживем. Но насчет домашнего нам нужно подумать. Спасибо!
Несколько дней мы с Денисом и Гошей вместе ломали голову над тем, как поступить. Домашнее означало, что ответственность за образование нужно брать на себя. Что Гошу нужно учить заниматься, а это был тот еще трюк. Но другого выхода у нас, похоже, попросту не было.
На следующей неделе я снова приехала в школу. Вместе с Верой Николаевной – она замечательный человек, отзывчивый и понимающий – мы обошли всех учителей, договорились о том, что они будут еженедельно присылать по электронной почте задания, а мы с Гошей станем их выполнять и будем привозить результаты. На основе этого его и аттестуют. А вот к ОГЭ нужно готовиться всерьез.
Кстати, перед преподавателем обществознания и истории я тогда за Гошу извинилась, рассказала его историю, подарила свои книги. Объяснила, что ничего плохого он не хотел, когда взял ее костыль, чтобы насмешить класс. Просто пока еще ведет себя как дошкольник – сначала делает, а потом думает. Преподаватель оказалась удивительным человеком – простила Гошу и даже предложила бесплатно с ним заниматься по обществознанию, готовить к ОГЭ. Золотая женщина!
После обхода учителей Гоша стал учиться дома. В школу приезжал только два раза в неделю, чтобы сдавать выполненные работы. Каждый день мы сидели над заданиями – то я, то Денис. Плюс репетиторы.
– А сколько на репетиторов в месяц уходит? – как-то раз спросил Гоша.
– Около тридцати тысяч, – я не видела смысла скрывать, мы в принципе всегда открыто говорим с детьми о деньгах.
– Что?! – у него глаза полезли на лоб. – Лучше бы вы мне эти деньги отдали!
– С удовольствием, – парировала я, – если бы ты в прошлом году сдал ОГЭ.
Но и в этом Гоша учиться не хотел и не мог, сопротивлялся страшно. Как только приходило время уроков, настроение у него моментально портилось.
– Написано же в правилах семьи, – возмущался он, – что учеба – ответственность детей! Если понадобится помощь, я сам прибегу! А пока хочу гулять, отдыхать, дайте мне привыкнуть нормально.
Но с Гошей, в отличие от Даши, времени на то, чтобы отодвинуть учебу на период адаптации, не было. Ковать железо нужно было здесь и сейчас. «Отстаньте от меня! – вопил он. – Не хочу-у-у, не буду-у-у!». Приходилось выжидать, пока пройдет очередная волна кризиса негативизма, и потом возвращаться к началу: «Так, Гоша, открываем учебник, теперь тетрадь…». Каждый день по многу раз одни и те же действия, одна и та же последовательность. Открываем, читаем вслух задание, обсуждаем, что непонятно, и начинаем выполнять сначала на черновике.
В какой-то момент – примерно через месяц – Гоша понял, что сопротивление бесполезно, мы все равно не отстанем. Тогда он стал пропускать прелюдию в виде катания по полу, зато швырялся учебниками и тетрадями с таким остервенением, словно хотел их уничтожить. В каждом его движении клокотала ярость.
– На тебе карты контурные, – швырялся он в стену, – на тетрадки гребаные. Вот сочинение. Что еще?!
Если я была в ресурсном состоянии, Гошины «представления» меня не задевали. Перебесится и успокоится. Но если случалось так, что успевали потрепать нервы где-то еще – на работе в фонде или дома старшие девочки, – то сама едва справлялась с желанием швырнуть ему все это хозяйство в ответ. В конце концов, учеба была нужна ему, а не мне. У меня, к счастью, всяких дипломов, включая кандидата наук, хватало. Так я и говорила, но когда удавалось донести до подростков подобные вещи? Раз уж взялся за гуж, приходилось держать себя в руках. К тому же слишком высокой была цена в случае неудачи: я не могла рисковать и тратить время на пустые препирательства. Гоша должен был сдать экзамены, чтобы поверить в себя. Прекратить откладывать любые дела «на потом» только потому, что в глубине души у него жила уверенность: «Все равно ничего не получится, не надо даже пытаться».
Каждый день мы занимались обществознанием и биологией – решили, что эти предметы Гоша будет сдавать. Физику он делал с Денисом, поэтому преподаватель в итоге даже пошла нам навстречу, поставила Гоше в третьей четверти «четыре». А я с нашим учеником сидела над русским, литературой и «гребаным» английским. Хорошо, что в фонд на работу по будням мне не надо было ездить каждый день: основные мероприятия для семей организовывали по выходным. Поэтому в течение недели большую часть времени я работала дома и параллельно сидела с Гошей над учебниками. Задания по подготовке к ОГЭ мы сделали по сто тысяч раз. И хотя Гоша первое время списывал с ответов, когда я не сидела рядом – вырвал их из учебника и прятал заранее, – все равно, наверное, что-то запоминал, потому что трудился.
