Ну и вишенка на торте. Ребенка из детского дома в семью передают на основании документа, который называется «акт передачи ребенка». Он подписывается двумя сторонами – новыми родителями и представителем учреждения. В акте, помимо прочего, есть такая строка: «вместе с несовершеннолетним переданы следующие документы, ценности, вещи…». Подавляющее число людей, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос, не видят в этой юридической форме ничего плохого. Документ и документ. Но дети не вещи! Я искренне не понимаю, людям не стыдно относиться к детям как к предметам. А если бы им родных детей из больниц, например, или летних лагерей предложили принять по акту? Всех бы это устроило? Но сироты «не свои».
Семантика работает по неизменным законам: слова, которыми мы пользуемся, отражают менталитет страны и, в свою очередь, оказывают прямое влияние на сознание общества. Сироты в России – всегда объекты.
Пока мы сражались с тоннами бумаг, включая акт передачи ребенка, этот самый ребенок собирал свои вещи в потрепанную матерчатую сумку. У «домашнего» Дани была несметная куча вещей, включая собственную кружку, потрепанный ноутбук, средства гигиены, обувь, одежду. Особо ценная собственность оказалась попрятана по всему детскому дому, у разных воспитателей – чтобы не растащили. И когда все имущество собралось в одном месте, образовалась огромная куча. Одной сумки явно не хватало. Пришлось искать вторую и распихивать вещи по пакетам.
– Можем потом приехать, забрать остальное, – робко предложила я, глядя на отчаянные усилия Дани.
– Нет! – рыкнул ребенок, и я решила не лезть.
Он уходил навсегда.
Малыши в его группе – в основном они доходили Дане до пояса, хотя кому двенадцать, кому пятнадцать лет – обступили его и повисли. Я не могла спокойно смотреть на эту сцену и вышла из «квартиры» – так теперь называются группы в детских домах, – стояла, ждала Даню в коридоре. Симпатичные ладные ребята. Только, судя по всему, уже давно застряли в детском доме. Их выдавал неестественно маленький рост – дети в сиротских учреждениях отстают в росте и развитии от своих сверстников – традиционная прилипчивость и глаза, в которых жила недетская тоска. Даня был для них кем-то вроде взрослого. Он умел сочувствовать и жалеть.
Глядя на тех, кто прощался с Даней, я чувствовала себя предательницей. Забирала у детей старшего друга, а их оставляла здесь. Уводила человека, который возился с ними, помогал делать уроки, читал по вечерам…
Мы вышли за ворота детского дома, нагруженные как два ослика – у каждого по сумке и еще по пакету. «Надо было взять из дома чемодан на колесиках», – задним числом подумала я, ощущая, как ручки тяжелой сумки врезаются в ладони. А Даня вдруг, наоборот, вздохнул с облегчением. Запрокинул голову к небу и чуть прищурил глаза.
– Рад, что ушел оттуда?
– Не представляешь как! – он улыбнулся.
– Что там было тяжелее всего?
– Как бы это объяснить, – он задумался, подбирая слова, – там дети ненастоящие. Просто ужасно! Смотришь на пацана и понимаешь, что внутри не человек, а робот.
– Объясни, пожалуйста.
– Ну, он губами улыбается, а в глазах пусто, вот так, – Даня изобразил на лице нечто страшное, – как будто не чувствует ничего.
– Понимаю… – я вздохнула, вспоминая все наши трудности с Гошей, и продолжила на автомате. – Депривация блокирует развитие эмоционального интеллекта.
– Знаю. И еще у всех там душевные травмы, – в тон мне продолжил Даня.
Благополучное детство в сиротском учреждении это самообман нашего общества. Невозможно воссоздать в детском доме главное – модель заботливой любящей семьи и привязанность к собственному значимому взрослому.
В разговоре с Даней мне не нужно было подбирать слова: он не хуже меня оперировал всевозможными терминами и обожал рассуждать обо всем, что касалось психологии человека. Богатый личный опыт плюс статьи из Интернета оказались отличной прокачкой.
– Но ты-то другой.
Я с самого начала понимала, почему Даня так упорно искал семью: он был домашним. И, значит, чужим среди сирот. После личного знакомства с ним стало ясно, что в учреждении ему в принципе не выжить: неуемная говорливость, манерность, громкий гнусавый голос. Одни только эти качества делали его раздражителем, точкой притяжения агрессии.
– Конечно! – Даня поежился. – Меня там один пацан так доставал. Хотя я ему вообще ничего такого не делал.
– А он?
– Прижал меня однажды к стенке, чуть не задушил, – видно было, что Даня до сих пор боится обидчика, – хорошо, воспитатели сразу прибежали.
– И что они сделали?
– Спрятали меня от него в своей комнате. А что еще они могут? Это же женщины. Но он потом постоянно грозился вывезти меня в лес и расправиться там.
– Сколько ему лет?
– Как и мне, – Даня поморщился, – семнадцать.
– Поэтому тебя в группу к младшим ребятам поселили?
– Ну да. Подальше от него.
– Молодцы у вас воспитатели! – я искренне радовалась тому, что сотрудники внимательны к детям: не в каждом учреждении это так.
Мы ехали в переполненном метро – три пересадки – сесть удалось только на последних станциях, да и то не рядом, а напротив. Со стороны Даня выглядел как нахохлившийся воробей. Я понимала, что он испытывает сейчас смешанные чувства – и радость, и страх, и облегчение, и тревогу.
Что будет дальше? Как сложится его жизнь в нашей семье? Для нас обоих это было загадкой.
Впервые в нашей истории подросток ехал к нам жить навсегда после двух коротких встреч со мной и без личного знакомства с будущими братьями-сестрами.
Если говорить о подростках старшего возраста, я всегда за гостевой режим как возможность не бросаться «в тихий омут буйной головой», но медленно входить в отношения. С Даней все вышло не так. Мы ступили на зыбкую почву почти вслепую.
Сможем ли выдержать новые испытания? Какими они будут? Это снова был большой вопрос. Но, удивительное дело, на этот раз место тревоги в моем сознании заняло любопытство. Мне было интересно, как сложится дальше.
Хороший способ подготовиться к новым детям в семье – это заранее смириться с трудностями и неожиданными переменами в жизни. Конечно, будут возникать неприятные и сложные ситуации. Конечно, не все будет гладко. Но это жизнь! Мы не можем оградить себя от поворотов судьбы.
Глава 5
Постоянство системы
Дома Даня с первой минуты начал чувствовать себя неловко. Вырвался из детского дома – это да! Счастье! Но сразу столько чужих людей, новое пространство, новые правила. Налет жизнерадостности, который он усердно изображал в период знакомства, моментально исчез без следа. Появился тревожный взгляд, и в нем одновременно миллион вопросов.
