— Я вам не приятель. А ну давайте обратно на стоянку, чтоб вас, не то арестую.
Мужчина-сыщик смотрит на меня и только потом поворачивается обратно к палатке.
— Мы просто делаем свою работу, зачем же быть таким кретином, — бросает Ричард через плечо, когда мы уходим.
— Тебе удалось что-нибудь снять? — спрашиваю я.
— Конечно. Но я не люблю, когда трогают мою камеру. Мы будем жаловаться. Выясни, как зовут этого парня.
— Не надо выяснять, я и так знаю. Это главный инспектор сыскной полиции Джек Харпер.
Ричард смотрит на меня большими глазами.
— Откуда ты знаешь?
Секунду я думаю, а потом отвечаю:
— Мы уже встречались.
Это правда, хотя и не вся.
Он
Вторник 08.45
Встреча с Анной выбивает меня из колеи, но я никому не собираюсь говорить правду. Мысленно я все время прокручиваю сцену нашего столкновения, пока она не превращается в раздражающий рефрен, каждую строчку которого я знаю наизусть, и выплескиваю свою обескураженность на окружающих. Я бы хотел лучше справиться с этой ситуацией, но у меня уже начинается череда плохих дней, и ее не должно быть здесь. В моем гардеробе висит совершенно новая рубашка, которую я мог бы сегодня надеть, если бы знал, что увижу ее. Рубашка висит там несколько месяцев, но до сих пор на ней заломы — ее прислали в свернутом виде. Сам не знаю, для чего я ее берегу — я же никуда не хожу с тех пор, как переехал сюда, — а теперь она увидела меня в таком виде, в мятой одежде и куртке, которая старше некоторых моих коллег. Делаю вид, что мне все равно, но это не так.
Здесь все кишмя кишит грузовиками со спутниковыми антеннами, операторами и репортерами. Понятия не имею, как пресса, включая ее, так быстро узнала подробности. Какой-то бред. Даже если они узнали о найденном теле, в этот лес можно войти с разных сторон, а сам он тянется на мили вдоль долины и окружающих холмов — половина которых мне даже неизвестна, — и здесь есть несколько стоянок, так что я не понимаю, как они выяснили, что нужно подъехать именно к этой. Тем более что Анна появилась практически первой.
Замечаю, что она разговаривает с Прийей в стороне от остальных журналистов, и борюсь с желанием подойти к ним и вмешаться. Она всегда умела превращать врагов в друзей. Я просто надеюсь, что сержант сыскной полиции Пэтел не настолько наивна, чтобы доверять журналисту, или сказать то, что не следует, под запись или без записи. Она что-то протягивает Анне. Обе женщины улыбаются, и я должен напрячься, чтобы увидеть, что это: синие полиэтиленовые бахилы. Анна прислоняется к стволу дерева и натягивает их на свои высокие каблуки. Потом бросает взгляд в мою сторону и машет, а я притворяюсь, что не вижу, и отворачиваюсь. Должно быть, она попросила криминалистов дать ей пару — не хотела пачкать в грязи свои хорошенькие репортерские туфельки. Невероятно.
— По-моему, я знаю, кто эта женщина, — произносит Прийя, подойдя ко мне и прервав мой внутренний монолог.
По крайней мере, надеюсь, что внутренний.
Мне известно, что с недавних пор я стал говорить вслух с самим собой. Я заметил, что люди на улице с изумлением смотрят на меня, когда это случается. Похоже, в основном это происходит от сильной усталости или большого стресса, а будучи сыщиком средних лет, живущим с вечно несчастной женщиной и двухгодовалым ребенком, я довольно часто испытываю и то, и другое. Пытаюсь вспомнить, кто из группы курит — может быть, мне удастся стрельнуть сигаретку и успокоиться.
Прийя уставилась на меня, словно ждет какого-то отклика, и мне приходится перенастроить свой ум и вспомнить, что она сказала.
— Она ведущая теленовостей, наверное, поэтому вы ее узнали.
Мои слова чересчур поспешно срываются с языка и обгоняют друг друга. Я говорю даже с бо́льшим раздражением, чем то, которое испытываю на самом деле. Прийя — она считывает перепады моего настроения, словно это ее любимое занятие на игровой площадке, — не дает разговору прерваться.
— Я имела в виду жертву, босс, а не Анну Эндрюс. — Оттого что ее имя произнесли вслух, меня во второй раз выбивает из колеи. Понятия не имею, что выражает мое лицо, но Прийя, похоже, чувствует необходимость в самообороне. — Я смотрю новости, — произносит она и снова делает эту странную вещь — выдвигает подбородок вперед.
— Рад слышать.
— Что касается жертвы, я еще не знаю ее имени, но я видела ее в городе. А вы разве нет?
Видел ее, вдыхал ее, трахал ее…
Славу богу, Прийя разошлась не на шутку и не дает мне ответить.
— Такую женщину трудно не заметить, так ведь? Или было трудно не заметить, с ее светлыми волосами и модной одеждой. Не сомневаюсь, что видела, как она шла по главной улице с ковриком для йоги. Если верить остальным членам местной группы, она вроде бы была отсюда, родилась и выросла в Блэкдауне. Они думают, что она продолжала здесь жить, но работала в Лондоне. В благотворительном фонде для бездомных. Но никто не может вспомнить ее имени.
Рейчел.
Она не просто работала в благотворительном фонде для бездомных, она возглавляла его, но я не поправляю Прийю и не говорю ей, что уже знаю о жертве почти все, что можно знать. Рейчел начала заниматься йогой после того, как ее муж занялся кем-то другим. Она немного помешалась на этом, посещая занятия четыре-пять раз в неделю, но я не возражал. Именно это хобби было на пользу нам обоим. Кроме свиданий со мной на автостоянках или в случайных гостиницах — мы никогда не были друг у друга дома и не встречались на людях, — она, судя по всему, мало куда ходила и мало с кем общалась, только если это не касалось работы. Она помещала свои фотографии в Инстаграме с вызывающей тревогу регулярностью — я любил рассматривать их, когда был один и думал о ней, — но для человека, имеющего в сети тысячи так называемых друзей, в реальной жизни их у нее было на удивление мало.
Возможно, потому, что она всегда была занята работой.
Или, может быть, потому, что другие люди завидовали ее успехам.
Или потому, что, может быть, за красивой оболочкой скрывались уродливые черты, которые я предпочел не замечать, но не мог их не видеть.
Теперь мы установили широкий кордон вокруг этой части леса, но он словно превратился в липкую ленту-ловушку — здесь настойчиво крутится пресса, пытаясь получить обзор получше. Вышестоящий чин велел мне сделать заявление на камеру, и на меня обрушился шквал звонков и мейлов — от людей из штаб-квартиры, о которых я никогда не слышал, — с требованием, чтобы я одобрил пост для полицейского аккаунта в соцсетях. Я не сижу в соцсетях, только шпионю там за женщинами, с которыми сплю, но последнее время мне кажется, что для сильных мира сего это важнее работы. Ближайшим родственникам еще не сообщили, но мне явно нужно выбирать приоритеты. У меня так громко урчит в животе, что, наверное, слышит вся группа. Все они, похоже, пристально смотрят на меня.
