Ричард выходит из машины, подходит к пассажирскому сиденью и открывает мою дверь.
— Ты выходишь или будешь спать в машине?
Я не отвечаю, но неохотно иду за ним к дому.
В темноте трудно понять, куда мы идем. Полумесяц робко освещает нам путь, а под ногами шуршат опавшие листья и хрустят ветки. Найти дорожку невозможно, поскольку, судя по всему, много лет ее никто не подметал и вообще не занимался садом. Похоже, это место очень давно заброшено.
— Странно, — произносит Ричард.
— Что?
— Здесь еще одна машина.
Я вижу спортивную машину, о которой он говорит, но никак не комментирую. Мне все в этой ситуации кажется странным.
Мы продолжаем идти по дорожке, и теперь я могу лучше рассмотреть дом. Он выглядит как декорация из фильма ужасов: старое деревянное здание, обвитое плющом, окна напоминают глазницы. За ними — сплошная темнота, но ведь сейчас очень поздно.
Ричард открывает входную дверь, и мы входим внутрь. Он включает свет, и мне становится легче от того, что освещение работает. Затем расстегивает молнию на своей сумке и протягивает мне зарядное устройство.
— На, держи. Пойду проверю, как там Кэт. Надеюсь, мы ее не разбудили. Чувствуй себя как дома, если в таком бедламе это возможно, а я скоро вернусь. Уверен, в холодильнике должно быть что-то съедобное, и я знаю, что там есть выпивка — мой тесть не признавал самодеятельности, но хорошо следил за своими винными запасами, — я скоро вернусь.
Он старается, чтобы мне здесь было комфортно. Это не его вина, что гостиница отменила наше бронирование; я проявила неблагодарность и чувствую, что мне надо извиниться.
— Извини, просто я очень устала…
— Прекрасно. Ты трудилась, как пчела, — перебивает он меня.
Ричард произносит эти слова так, что я начинаю дрожать.
— Знаешь, пчелы не такие трудолюбивые, как думают люди. Они могут спать в цветках до восьми часов в день, свернувшись вместе парами и держа друг друга за лапки, — говорю я, пытаясь немного разрядить обстановку.
— Кто тебе это сказал? — спрашивает он.
— Моя мать.
Стоит подумать о ней, как мне становится грустно.
— О да, я забыл, что твоя мама держит пчел, — откликается Ричард, а потом идет наверх по старой деревянной лестнице.
Странно, я не помню, что рассказывала ему об этом. Но, наверное, за эти годы мы несколько раз вели с ним пьяные разговоры, о которых я забыла.
Какое-то время я стою в коридоре, не зная, что делать и куда идти. Замечаю неплотно прилегающую к стене розетку и, рискуя умереть от удара электротоком, все-таки решаю воткнуть в нее телефон. Он начинает заряжаться, и я немного успокаиваюсь.
Я направляюсь к первой попавшейся мне на глаза двери и вхожу в старую пыльную гостиную. Похоже, последний раз ее обставляли и, возможно, убирали в семидесятых. В комнате есть камин в готическом стиле, который, как я вижу, использовали совсем недавно — на решетке еще светятся несколько тлеющих поленьев. Я подхожу немного ближе, чтобы согреться, и на каминной доске замечаю фото в серебряных рамках.
Конечно, это семейный портрет Ричарда и Кэт, стрижка боб на ее блестящих рыжих волосах смотрится так, будто их стригли лезвием. Смотрю на ее хорошенькое, сильно накрашенное личико, большие глаза и идеальную белозубую улыбку. Она позирует рядом с мужем, крепко прижимая к себе двух маленьких девочек. Теперь, когда я вижу их снова, узнаю детей, которые приходили в отдел новостей всего лишь несколько дней назад. Эти же лица были на всех фотографиях в телефоне Ричарда. Какая же я дура, что не видела этого раньше.
В комнате много фотографий их дочерей, а также пожилой пары, которую я не знаю. Возможно, это родители Кэт, которые жили в этом доме. Затем замечаю фото в рамке — эта девочка-подросток мне знакома. Я рассматриваю длинные, нечесаные, кудрявые белесые волосы, бледное лицо, торчащие уши, редкие брови и безобразные брекеты.
На меня смотрит пятнадцатилетняя Кэтрин Келли.
Я перевожу взгляд с этого фото на гламурный снимок Кэт Джонс, и от осознания, что это один и тот же человек, мне становится физически плохо.
Два эти лица очень разные — ясно, что она проделала определенную работу, а не только прижала уши, — но, без сомнения, девочка-подросток, которую я знала, выросла в женщину, которую я знаю теперь. С обоих фото на меня смотрят совершенно одинаковые глаза.
После той ночи Кэтрин больше не вернулась в школу Святого Илария. Только мы четверо знали, что с ней случилось, но в школе ходили самые разные слухи. Поговаривали, что она покончила с собой, и никто из нас больше ее не видел, включая меня.
По крайней мере, я думала, что не видела.
Она должна была узнать меня, когда впервые встретилась со мной в отделе новостей.
В отличие от нее, после школы я не очень сильно поменяла внешность, и имя у меня осталось прежнее.
Я пытаюсь сохранять спокойствие, но это больше, чем просто совпадение — я в них не верю. Меня начинает охватывать непреодолимое чувство паники, которое распространяется по всему телу, и мне становится трудно двигаться и дышать.
Мне надо отсюда выбраться.
Мне надо позвонить Джеку.
Дрожащими руками я ищу в сумке мобильный, но его там нет. Вспоминаю, что оставила его в холле на зарядке, но, прибежав туда, вижу, что телефон исчез. Его кто-то взял. Я поворачиваюсь кругом, думая, что в темноте кто-то притаился, но, судя по всему, никого нет. Пока что.
В моем кругу общения полно дыр, настолько больших, что в них можно провалиться, и они видны другим. Я никогда не умела приобретать нужных друзей. А это значит, что я не знаю, кому еще могу позвонить в такой ситуации, кроме бывшего мужа. У меня может не быть мобильного, но я все еще помню номер Джека наизусть. Вспоминаю, что видела в гостиной дисковый телефон, в моем детстве у нас был точно такой же. Бросаюсь на его поиски и как можно быстрее набираю номер, не обращая внимания на пыль на трубке. Но стоит мне прижать ее к уху, как я понимаю, что телефон отключен.
И тут я слышу шаги наверху.
Кто-то ходит по скрипучим половицам и останавливается прямо надо мной.
Вероятно, это она.
Возможно, она меня видит.
Или это он. Он тоже может быть замешан.
Мне надо отсюда выбраться. Понятия не имею, где я, но, если идти по тропинке, она может вывести на дорогу. Поспешно выхожу из комнаты и иду к входной двери, но, не дойдя до нее, слышу душераздирающий крик.
Иногда очень легко предсказать, как другие люди поведут себя в определенной ситуации.
Слишком легко.
Наверное, потому, что мы все одинаковые.
