1
Еще не открыв глаза, она понимает. Это ошибка. Ужасная ошибка.
Ей надо бы лежать в другой постели, в какой угодно, только не в этой. Легкий храп, что слышится рядом, должен бы принадлежать другому, кому угодно, только не ему. И с абсолютной уверенностью, оттесняющей все прочие мысли, она осознает: надо бежать отсюда. Прямо сейчас, пока он не проснулся.
Осторожно, изо всех сил стараясь не шуметь, Карен Эйкен Хорнби откидывает простыню и садится; на другой край широкой кровати она даже не глядит. Обводит взглядом гостиничный номер, замечает на полу возле своих босых ног трусики и бюстгальтер, скомканное платье рядом с зеленой замшевой курткой на журнальном столике, сумочку, небрежно брошенную в кресло. Чуть дальше, за полуоткрытой дверью ванной, виднеются ее теннисные туфли.
Чтобы поскорее убраться отсюда, она тщательно продумывает каждое движение, прислушивается к тяжелому дыханию за спиной, сама же дышит беззвучно, поверхностно. Быстро репетирует про себя все этапы, пытаясь обуздать волну страха, бушующую внутри. И наконец, набрав побольше воздуху, протягивает руку за трусами, одним движением надевает. Со всей осторожностью, чтобы матрац не колыхнулся, встает и чувствует, что комната кружит перед глазами. Ждет, переводит дух. Потом делает, пригнувшись, несколько шагов, одной рукой подбирает бюстгальтер и колготки, а другой хватает платье и куртку. К горлу подкатывает тошнота, но она добирается до ванной и бесшумно закрывает за собой дверь. Секунду помедлив, поворачивает запор. А услышав легкий щелчок замка, тотчас жалеет и припадает ухом к двери. Но возможные звуки по ту сторону тонут в гулком стуке сердца и шуме крови в ушах.
Она оборачивается.
Взгляд, встречающий ее в зеркале над раковиной, пустой и до странности чужой. С тяжким презрением к себе она рассматривает горящие щеки и тушь, что темными кругами растеклась под глазами. Каштановые волосы с одного боку выбились и висят до плеча, с другого же по-прежнему собраны на затылке резинкой. Длинная потная челка прилипла ко лбу. Устало изучая свою помятую физиономию, она шепчет липкими пересохшими губами:
— Дура набитая.
Ее мутит, она едва успевает наклониться над унитазом, как желудок выворачивается наизнанку. Сейчас он проснется, думает она, беспомощно слушая сдавленные звуки рвоты, с трудом переводит дух в ожидании следующих позывов и зажмуривается, чтобы не видеть в унитазе остатки вчерашнего дня. Ждет еще немного, но желудок вроде бы угомонился. Она с облегчением выпрямляется, открывает кран, набирает пригоршню воды. Полощет рот, умывает лицо, понимая, что под глазами будет совсем черно, и думая, что это не имеет значения. Она и так в аду, хуже быть не может.
Скоро пятьдесят стукнет, и на сей раз вправду дошла до ручки. Чувствует себя на все семьдесят.
Быстрое бегство — единственная надежда. Доехать до дома, лечь и умереть. В собственной постели. Но сперва надо выбраться отсюда, сесть в машину и двинуть прямиком домой, ни с кем не разговаривая, никем не замеченной. В мозгу вспыхивает слабый лучик надежды, когда она понимает, что как раз сегодня есть шанс смыться из города незаметно. В четверть восьмого наутро после Устричного фестиваля весь Дункер в спячке.
Она наливает холодной воды в стакан для зубных щеток и быстро пьет, свободной рукой сдергивая с волос резинку вместе с несколькими длинными темными прядками. Снова наполняет стакан, натягивает платье, заталкивает бюстгальтер и колготки в сумочку, тянется к дверной ручке и тотчас спохватывается. Надо спустить воду. Пусть даже шум разбудит его, все равно надо; нельзя оставлять никаких напоминаний о себе. Крепко зажмурив глаза, она с ужасом слушает, как вода прокатывается по унитазу, а затем журчит в бачке. Еще секунду-другую ждет, чтобы тихое журчанье смолкло, и вешает сумку на плечо.
Набирает полную грудь воздуху и открывает дверь ванной.
Он лежит на спине, лицом к ней, и на миг она цепенеет. Против света кажется, будто он смотрит на нее. Затем раздается еще один громкий всхрап, она вздрагивает, и оцепенение отпускает.
Шесть секунд спустя она хватает туфли и отворяет дверь в гостиничный коридор. И тут, на пороге свободы, что-то заставляет ее оглянуться. Будто по принуждению, будто вот только что проехала мимо дорожной аварии и в общем-то смотреть не хочет, но почему-то должна, она скользит взглядом по мужчине в постели. Видит безвольно открытый рот, слышит негромкие похрапывания, сопровождающие каждый выдох.
С ощущением нереальности Карен секунды три смотрит на своего начальника и — закрывает за собой дверь.
2
Дверь номера 507 закрывается со вздохом и легким щелчком. Темно-красное ковровое покрытие мягко пружинит под босыми ногами, когда Карен быстрыми шагами спешит к лифту и нажимает кнопку вызова. Кровь гулко стучит в висках, когда она, используя вместо рожка палец, влезает в туфли. И едва успевает надеть их — лифт тренькает, и дверца с тихим шипением скользит вбок.
Удача. За стойкой портье никого не видно. Бросив туда беглый взгляд, Карен спешит через холл к выходу. Мимолетная дрожь беспокойства — до нее доходит, что она совершенно не помнит, как сюда попала. Они вправду пришли вместе? Чья это была идея? Обрывки вчерашнего вечера мелькают в мозгу, как быстрые эпизоды фильма: гавань, Эйрик, Коре и Марике, потом бары, снова устрицы и вино, бокал за бокалом. И смутный образ Юнаса Смееда, возникшего в одном из баров ближе к рассвету. Пока она идет к выходу, в памяти проносится еще несколько эпизодов: смех, мелкие колкости, внезапно вспыхнувшая ссора, пьяные примирительные объятия и лицо Юнаса рядом. Слишком близко.
Уже почти на улице, пока дверь-вертушка раздражающе медленно выводит ее из гостиницы, приходит очередная пугающая мысль: кто-нибудь видел, как они снимали номер?
Сентябрьский воздух чист и прозрачен, Карен успевает глубоко вздохнуть, но тотчас опять накатывает тошнота. Бросив быстрый взгляд на пустынную улицу и зажав рот ладонью, она почти бегом пересекает мостовую. А мгновение спустя стоит по другую сторону приморского бульвара, перегнувшись через ограду, меж тем как волна дурноты медленно отступает. Секундное чувство облегчения, но затем мысль, которую она гнала прочь с тех пор, как десять минут назад проснулась, наваливается на нее со всей силой. Самое ужасное еще впереди. Утром в понедельник она неизбежно встретится с ним.
Карен скользит взглядом вдоль бухты, к порту на востоке. В гостевой гавани качается целый лес мачт, но паромный терминал чуть дальше безлюден, как всегда по воскресеньям. Паром из Эсбьерга придет не раньше восьми вечера, а суда в Данию и в Англию уже который год по выходным вообще не ходят. Желающие покинуть Доггерланд в воскресенье теперь летают самолетом из Равенбю. Сквозь утреннюю дымку, покуда висящую над морем, она различает белую радиолокационную рубку круизного судна, которое стоит на якоре дальше, в глубоководной гавани.
