Сейчас он озадаченно переводит взгляд с одного коллеги на другого.
— В нескольких километрах к северу от Мурбека расположен большой гравийный карьер, — объясняет Карен. — Глубокий и заполненный водой, — добавляет она.
— И даже если, — вставляет Карл, — они исхитрятся выудить телефон до того, как он сдохнет, очень сомнительно, чтобы он нам чем-то помог.
— Но распечатку-то звонков мы можем получить от оператора, верно? — говорит Астрид.
Корнелис кивает.
— Прокурор уже сделала запрос, и “АО Тел” нам ее предоставит.
— Черт, пока эти лодыри раскачаются, несколько месяцев пройдет! — Карл в сердцах бросает ручку, которая катится по столу и с легким стуком падает на пол.
Все молчат, знают, что, по сути, Карл прав, хоть и слегка преувеличивает. Телефонная компания не горит желанием сотрудничать и оперативностью не отличается.
— Придется поднажать, — говорит Карен. — Еще что-нибудь есть?
Все качают головой.
— Ладно, тогда заканчиваем. Завтра в восемь утра у меня короткое совещание с Вигго Хёугеном и Динеке Веген, но оно займет не более получаса. Встречаемся здесь в половине девятого. Если до тех пор всплывет что-нибудь новенькое, звоните.
25
Совсем стемнело, и лучи автомобильных фар блуждают по большой парковке, выискивая свободное место. Температура еще днем стремительно упала, почти летнее тепло сменилось мелким холодным дождем. Неподготовленные доггерландцы, замерзшие за день в чересчур легкой одежде, поспешили домой на чердаки и в подвалы за куртками и шапками.
За рядами машин высятся бетонные постройки торгового центра “Грено”. Помимо двух конкурирующих продовольственных супермаркетов, здесь размещаются большой магазин стройматериалов, мебельный универмаг, торговля растениями и все крупные сетевые магазины одежды, а также цель нынешней поездки Карен в “Грено”. Судя по забитой парковке, ни праздник в минувшие выходные, ни холод ничуть не умерили страсть доггерландцев к покупкам. Впрочем, на ее памяти в “Грено” всегда — независимо от дня недели и времени суток — очереди в кассу, детский гвалт и толпы недовольных людей, толкающих переполненные тележки. Здесь разыгрывается этакий современный эквивалент давней охоты на крупного зверя; потные и усталые, герои-победители возвращаются к семейному очагу с охотничьими трофеями в багажнике, роль которых исполняют сумки с продуктами или, после особенно удачного похода, телевизор с плоским экраном, куда больше купленного соседом в минувшие выходные.
Два неспешных круга по периметру парковки — и Карен наконец-то замечает “ниссан”, задним ходом освобождающий парковочное место. С невероятной ловкостью (водитель едущей следом машины воспринимает это скорее как беспардонную наглость) она умудряется резко затормозить, быстро сдать на пять метров назад и втиснуться на желанное место. В равной мере полная опасений и боевого азарта, Карен Эйкен Хорнби решительно направляется к самому дальнему из освещенных блоков.
Полчаса спустя, не без труда затолкав большущую коробку в багажник, она захлопывает крышку. Вздрагивает от холода и с тяжелым вздохом садится за руль. Ехать домой в такую погоду — удовольствие ниже среднего, видимость скверная, и стоит только съехать с магистрали, ни одной рытвины не разглядишь.
Иных оправданий не требуется, и она тянется к бардачку. Крышка застревает, Карен привычно наподдает ее снизу ладонью: память не обманула, там лежит нераспечатанная пачка сигарет, которую она забыла выкинуть. Куплена вроде бы в прошлую пятницу? А кажется, целая вечность прошла.
Без особого усилия она заглушает укор совести, откидывается на спинку сиденья, делает затяжку. Минуту-другую неподвижно сидит в темноте, глядя на лучи фар, ищущие свободные места. Дрожащий от холода бомж бродит среди покупателей, уже загрузивших свои приобретения в машину, предлагает отвезти назад тележки — глядишь, залоговых монеток наберется на пиво. Большинство рады не тащиться с тележкой обратно в магазин, но одна женщина, похоже, упирается. В переднее стекло Карен видит их перепалку как пантомиму, но без труда представляет себе проклятия бомжа, который, подняв плечи под мокрой курткой, плетется прочь. Женщина провожает его взглядом и, когда он уже на порядочном расстоянии, отталкивает тележку, так что та врезается в фонарный столб, запрыгивает в свой “мерседес” и уезжает.
— Вот ведьма чертова! — бормочет Карен, последний раз затягивается, тушит окурок и сует ключ в замок зажигания. Вынимает из пачки несколько сигарет, осторожно кладет на сиденье.
Поравнявшись с бомжом, она опускает стекло и жестом подзывает его к себе. Сует ему пятьдесят марок и пачку с остатком сигарет.
— Больше не бродите под дождем, не то воспаление легких заработаете, — говорит она, вздрогнув от прикосновения его ледяной руки.
Перед тем как выехать с парковки, она быстро смотрит в зеркало — над спинками задних сидений торчит верх большущей коробки. Вигго Хёуген наверняка рассвирепеет, когда доставят счет, но она готова принять бой.
26
Сорок пять минут спустя она открывает дверь “Зайца и вороны”, где ее встречают знакомое тепло, негромкие голоса и легкий запах плесени. Этим вечером в единственном на весь Лангевик питейном заведении непривычно малолюдно. Десятка два посетителей сидят за столиками, но у стойки бара, как обычно, восседает здешняя опора и надежа; во всяком случае, троица завсегдатаев считает, что именно благодаря им “Заяц и ворона” держится на плаву. Эти трое — Эгиль Йенссен, Йаап Клус и Одд Марклунд, чьи весьма раздобревшие зады теперь едва умещаются на табуретах. Все трое родились и выросли здесь, все трое некогда трудились в рыболовстве: Йенссен и Клус ловили треску, а Марклунд работал мастером на фабрике “Локе”, отвечал за чистку креветок и пакетирование.
Помедлив, Карен подходит к стойке. Н-да, стоит только сесть рядом со стариками, придется, хочешь не хочешь, слушать жалобы на развитие городка, на закрытие очередного магазинчика да наплыв белых воротничков из Дункера, а заодно обычные излияния Марклунда по поводу фабрики “Локе” и горестного факта, что креветок теперь отправляют в Латвию, Польшу и Тунис, где их чистят и пересыпают солью. Но ведь именно эта задастая троица — неисчерпаемый источник информации обо всех и вся, и пришла она сюда как раз затем, чтобы узнать городские сплетни.
— Здорово, Арильд! — Она быстро барабанит ладонями по стойке. — Чем нынче угощаешь?
Арильд Расмуссен с кислой миной поднимает глаза от кассового аппарата. Ясное дело, шпилек насчет скудного ассортимента он не любит. Расмуссен не одобряет, что дункерские пабы кичатся теперь уймой разных сортов пива. Однако, хотя ассортимент в “Зайце и вороне” почти не подвергся влиянию бурного роста местных пивоварен в последние годы, он все же отражает демографический состав доггерландского населения, ведущего происхождение из Скандинавии, Англии и Нидерландов, и, на взгляд Расмуссена, этого вполне достаточно. Словом, посетители “Зайца и вороны” могут выбирать между “Карлсбергом”, “Хейнекеном” и “Спитфайром”. Или “Бишопс фингером” — но только одно из двух. Немногие посетители, случайно предпочитающие вино, могут заказать белое или красное. Возможности выбора Арильд Расмуссен излагает таким нетерпимым тоном, что никому в голову не приходит задавать щекотливые вопросы насчет того, в какой стране и в каком году произведено это вино. Впрочем, мало кто приходит в “Зайца и ворону” выпить вина или закусить, хотя Арильд Расмуссен вообще-то может спроворить вполне приличное фрикасе из баранины.
