— Ну, нам случалось видеть богобоязненных людей, совершавших жуткие преступления, — замечает Карен. — Вспомни пастора с Ноорё, который убил жену и четверых детей, чтобы спасти их от будущих прегрешений. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, с Бреттом Клоузом можно и повременить. Еще что-нибудь?
— Нет, пока все, но мы еще не закончили, и от итальянцев вообще нет ответа. Я позвоню им еще раз после совещания.
Карен вздыхает. Надежда выявить что-нибудь полезное через круизное судно изначально была невелика, а теперь и вовсе почти растаяла. Пока поступят сведения от всех стран, Лоотс и Нильсен могут, пожалуй, сосредоточиться на другом.
Только вот на чем. Первые двадцать четыре часа расследования — критический срок; статистика раскрытий с каждым часом резко уменьшается. Но минуло уже без малого трое суток, а у них нет вообще никаких версий насчет преступника или хотя бы явного мотива. Согласно статистике, восемьдесят процентов тяжких преступлений со смертельным исходом раскрываются в течение первых трех дней.
Однако независимо от того, является ли случившееся с Сюзанной Смеед преднамеренным убийством или убийством по неосторожности, вероятность, что это расследование войдет в те самые восемьдесят процентов, все меньше и меньше. Все поочередно отчитываются, хотя ничего существенного при этом не обнаруживается, затем некоторое время, как обычно, строят предположения о возможном ходе преступления и возможном мотиве, а также распределяют задачи, после чего Карен закрывает совещание, но просит Карла Бьёркена остаться. Объясняет, что сейчас ей предстоит еще одно дело, поэтому поездка к Венке Хеллевик состоится попозже, и они договариваются встретиться на парковке в час дня.
Двадцать минут спустя она входит в дверь-вертушку гостиницы “Взморье”.
31
Карен смотрит на молодого портье и молча вздыхает. Трульс Исаксен, вполне заурядный парень лет двадцати пяти, глядит на нее с выражением надлежащей учтивости и затаенного превосходства, типичного для обслуживающего персонала его возрастной группы. Темные волосы аккуратно собраны в скромный хвостик, а маленькие вертикальные прорези в мочках ушей выдают, что вне службы он обычно вставляет в них какие-то украшения.
Как только Карен представляется и излагает свое дело, улыбка с его лица исчезает, и вскинутые брови опускаются до более-менее нормального уровня. Должность, понятно, требует определенной вежливости по отношению к постояльцам, но никто не говорил, что он обязан лизать задницу полицейским.
Они сидят в маленькой буфетной позади стойки портье, и Трульс, сперва налив кофе себе, спрашивает, не хочет ли и она. Она не хочет. Уминая пончики с шоколадной начинкой, он достает пачку сигарет и нетерпеливо вертит ее в руке. Явно рассчитывает, что разговор кончится быстро и можно будет выйти на задний дворик и устроить себе заслуженный перекур. Карен размышляет, не составить ли ему компанию и не продолжить ли разговор на воздухе. Пожалуй, она бы так и сделала, если б настроение у нее было получше или Трульс Исаксен оказался посимпатичнее. Словом, она как бы не замечает пачку сигарет, которую он теперь положил перед собой на стол и принялся сосредоточенно щелкать красной пластмассовой зажигалкой — огонек то вспыхивает, то гаснет.
И вот начинается разговор; Карен задает вопросы, не раздражаясь, держа себя в руках, а Трульс Исаксен отвечает все более коротко и равнодушно. С каждым его “ведь” настроение у нее падает.
Нет, он понятия не имеет, в котором часу утром в воскресенье ушел постоялец из 507-го; номер ведь был оплачен заранее, а ключи ведь можно было положить на стойку когда угодно. Гостиница ведь не шпионит за постояльцами. Нет, он ведь не сидит на месте каждую секунду смены, имеет ведь право поесть и сходить в туалет. И у него ведь есть право на короткие перекуры, когда в холле все спокойно. Вдобавок ведь есть колокольчик, в случае чего всегда можно позвонить. Да, наверно, постояльца в номер 507 зарегистрировал он, ведь в полдвенадцатого ночи других дежурных не было. Нет, он его не запомнил. А что тут странного, ведь аккурат на Устричный нередко снимают на ночь номера; вот и ночью в субботу было этак человек пять случайных постояльцев. Ясно ведь, зачем их сюда несет.
— Похотливые мужики да какая-нибудь девица, которая стоит у лифтов, чтоб не маячить, — говорит Трульс Исаксен с пресыщенно опытным видом. — В обычные выходные такое тоже бывает, но на Устричный хуже всего, уйма пьяных, сексуально озабоченных пожилых мужиков.
В глубине души Карен замирает от неловкости, услышав из уст парня меткое описание. Внешне она ничем свои мысли не выдает; полицейский обязан держать лицо, и в ходе множества допросов это умение отработано до автоматизма. Но от следующей реплики Трульса Исаксена она невольно вздрагивает.
— А вас-то тут, случайно, не было? Вроде бы лицо знакомое.
Молодой портье внезапно оживился, и Карен недоверчиво присматривается к нему. Возможно ли, чтобы этот парень, который ничего не видел и не слышал, не помнит ни своих постояльцев, ни времени и, наверно, полсмены проспал, вдруг узнал именно ее? Ишь, глядит на нее с нежданным и совершенно нежеланным интересом.
— Разве не вы ушли отсюда в воскресенье ни свет ни заря? Часов в семь? Я аккурат вернулся из буфетной и видел, как вы прошмыгнули за дверь…
Карен глядит на него, подняв брови, и, возможно, он толкует это как удивление или неудовольствие: неужто он по дурости путает полицию с постояльцами? Да плевать он хотел на них на всех. Так или иначе, интерес в глазах Трульса Исаксена опять гаснет, с глубоким вздохом он откидывается на стуле, будто неожиданное воспоминание начисто лишило его сил. Следующие слова портье дарят ей толику облегчения:
— Нет, вряд ли это были вы. Вообще-то она выглядела как обычная поддатая дамочка, а не как полицейская. Хотя чем-то на вас похожа. No offence
[5], стало быть.
Карен кашляет и натянуто улыбается.
— Еще один вопрос — и можете идти на перекур, — говорит она, кивая на сигареты. — Значит, невозможно точно установить, когда постоялец покинул гостиницу, если номер оплачен заранее и портье не зарегистрировал, в котором часу вернули ключи? Камер слежения у вас нет?
— Только на парковке. Если он был на машине…
Трульс Исаксен явно жалеет о своих словах, едва они слетают с губ. Того гляди, потребуют, чтобы он показал, где хранятся записи? Нет уж, черта с два. Пусть начальник отдувается.
— Увы, он был без машины, — говорит Карен. — Во всяком случае здесь, в гостинице.
Она встает, протягивает руку.
— Спасибо, что уделили мне время.
Одной рукой Трульс Исаксен пожимает руку Карен, а другой выуживает желанную сигарету. Отворачивается и быстрым шагом спешит из буфетной в коридор, видимо, ведущий к двери на задний дворик. Проводить Карен к выходу у него и в мыслях нет. Она смотрит ему вслед. Дверь во двор открыта, и на маленькой, выложенной плиткой площадке она замечает женщину с сигаретой. На ней тонкий голубой халат и ортопедические сандалии, и, по всей видимости, она мерзнет, потому что вроде как обнимает себя руками, чтобы согреться. Дверь захлопывается, Карен поворачивается к парадной двери. Но тут за спиной слышится голос Трульса Исаксена:
