— Постойте…
Дверь на задний двор опять открылась: он стоит на пороге, с наслаждением выпускает облачко дыма и машет Карен рукой, приглашая подойти.
— Я подумал, может, Росита что-нибудь знает.
— Росита?
— Она убиралась здесь утром в воскресенье.
Он отступает в сторону, и Карен видит ту женщину в голубом халате.
32
Через полчаса Карен получила всю информацию, какую только могла пожелать, и даже больше. Росита Альварес четко отчиталась о своей ежедневной работе, она, мол, всегда в точности записывает все по каждому номеру, где убиралась, особенно отклонения от обычной рутины, как, например, украденные полотенца или необходимость дополнительной уборки. Карен внимательно слушает, не торопит ее.
— Народ блюет, — сердито говорит Росита. — И не всегда в унитаз. Бывает, и на пол, но нипочем за собой не подотрут. Один всю ванну изгадил, ну, тогда я пошла к кастелянше и сказала, что мне требуется дополнительное время. Нам отводят всего четверть часа на номер, если это съезжающие.
— Съезжающие?
— Ну да, которые выписываются из гостиницы. Еще есть остающиеся, которые остаются больше чем на одну ночь; на такие номера у меня всего по семь минут.
Карен не спрашивает, понадобилось ли дополнительное время на уборку 507-го, не хочется ей об этом знать. С нарастающим испугом слушает отчет о рабочем днем гостиничной уборщицы. Будничным тоном Росита Альварес рассказывает про украденные полотенца, о которых надо обязательно сразу сообщить, иначе не поздоровится, ведь когда случаются фактические, мнимые или выдуманные кражи, подозрение первым делом падает на уборщиков, про разные виды запятнанных простынь, про недовольных постояльцев, про хамское отношение и постоянную спешку. Рассказывает, что начинает работу как можно раньше, чтобы успеть вернуться домой в Мурбек к мужу и тринадцатилетнему сыну.
— Начинаю я всегда с верхнего этажа и спускаюсь вниз. Второй заход снизу вверх, а третий опять вниз. Обычно трех-четырех заходов достаточно на все.
— Спасибо, почему бы и нет, — говорит Карен и берет сигарету из пачки, которую с приглашающим кивком протягивает Росита. — Значит, на каждом этаже по нескольку раз бываете?
— Да, всегда есть такие, что подолгу спят, и такие, что завтракают в номере, а на некоторых дверях висит табличка “не беспокоить”. Так что приходится ждать.
— Может, вы помните, как было утром в прошлое воскресенье? Мне бы надо узнать, когда съехал постоялец из номера пятьсот семь.
— Помнить я, конечно, не помню, — говорит Росита, решительно затягиваясь напоследок сигаретой. — У нас пятьдесят пять номеров, в голове все не удержишь.
Она наклоняется над садовым столиком, тушит окурок о перевернутый вверх дном глиняный горшок, который служит пепельницей.
— Но я могу заглянуть в свою книжку, — добавляет она с широкой улыбкой, глядя на огорченное лицо Карен. — Я все записываю с указанием точного времени, чтобы сразу было ясно, какие номера уже убраны. Мы ведь не молодеем, — говорит она, стукнув себя по лбу костяшкой пальца. — Как докурите, пойдемте со мной…
— Вы храните все записи? — Карен быстро гасит недокуренную сигарету и мысленно благодарит высшие силы.
— Ну, не скажу, чтобы очень долго, но примерно месяц, — говорит Росита, открывая дверь. — Если вдруг задним числом будут нарекания от постояльцев. Или от руководства, — хмуро добавляет она, смахивая с халата хлопья пепла.
Вот если бы все были как Росита Альварес, думает Карен, когда четверть часа спустя подъезжает к парковке напротив полицейского управления. Они с Карлом договорились, что встретятся здесь и вместе поедут к сестре Юнаса, Венке Хеллевик. Бросает взгляд на часы — еще семь минут. Осторожно садится на краешек пыльного газетного ящика возле табачного магазинчика на углу Киркегате и Редехусгате, смотрит на подъезд полицейского управления.
С улыбкой Карен мысленно возвращается к разговору с замечательной уборщицей гостиницы “Взморье”, Роситой Альварес. Эта женщина достойна медали, думает она.
Действительно, на двери номера 507 висела табличка “Не беспокоить”, когда тем утром Росита в самом начале десятого обходила коридор на пятом этаже. Поэтому сперва она занялась номерами 501 и 503, постояльцы которых уже выехали из гостиницы. А когда через полчаса там закончила, таблички уже не было, и Росита Альварес, согласно ее записям, убрала номер 507 в промежутке от 9.35 до 9.50.
Карен еще раз сверяет время. Утверждение Юнаса, что он ушел из гостиницы около половины десятого, пожалуй, соответствует действительности. Теоретически он, конечно, мог покинуть номер сразу после того, как Росита в девять с небольшим увидела табличку “Не беспокоить”; ведь по-прежнему существует получасовой промежуток, когда она убирала другие номера. По оценке Кнута Брудаля, Сюзанна умерла самое позднее в десять, но скорее всего — до половины десятого. Допустим, Юнас вышел из гостиницы сразу после девяти, думает она. В таком случае он бы мог успеть доехать до Лангевика до десяти и убить Сюзанну в самое позднее время, указанное Брудалем.
Но ему бы пришлось сперва дойти пешком до парковки возле ратуши, чтобы сесть в машину, а это как минимум еще пять минут. Остается примерно сорок пять минут. Н-да, сама она, бывало, одолевала расстояние до Лангевика за полчаса, когда вправду спешила, но в таких случаях отнюдь не соблюдала ограничения скорости. Если бы он мчался на всех парах, то успел бы, но с какой стати Юнасу рисковать нарваться на контроль? У него же не было повода торопиться.
Черт, думает она, этого недостаточно.
Карен отводит взгляд от входной двери управления, поворачивается лицом к мягкому осеннему солнцу и закрывает глаза. Еще чуть-чуть, и она полностью исключит шефа из числа подозреваемых. Но то-то и оно, что “еще чуть-чуть”. Теоретически у него была возможность. Минуты, секунды говорят, что такая возможность была, а мотив? Что могло послужить толчком? Может, что-то произошло в гостинице после моего ухода, думает она. Телефонный звонок, СМС, мейл — что-то, что разбудило Юнаса и привело в ярость? Или напугало?
— Ага, сидишь загораешь. На твоей машине или на моей?
От голоса Карла она вздрагивает. На моей, конечно, думает она, но вслух не говорит. На пассажирском сиденье ей всегда неуютно, но как раз сегодня пусть лучше шоферит Карл.
— На твоей, — отвечает она. — Садись за руль. Мне надо подумать.
33
Магистральное шоссе Дункер — Равенбю разрезает поперек плоский ландшафт Сёрланда. Километр за километром с трудом окультуренные поля и лиственные леса перемежаются просторными верещатниками. Далеко на западе, где шоссе сворачивает на север, виден горизонт, и даже здесь, во внутреннем районе Хеймё, чувствуется, что с запада остров беззащитно и неумолимо обрывается прямо в море. Мало кто верит сейчас в легенду о великане Френдуре, который в гневе расколол Хеймё своим мечом и пощадил восточную часть, тогда как западную, где во грехе жили его изменница-жена и вероломный брат, поглотил Атлантический океан. Однако ж и земля в погожий летний день может показаться плоской, а небо выглядеть словно сырный колокол из синего стекла, вот так и западное побережье Хеймё будто и впрямь отсечено ударом меча разъяренного великана.
