— Как я понимаю, ее семья жила продажей земли. Ведь в наследство от одного из родственников Сюзанниной матери им досталась весьма значительная земельная собственность.
— Да, знаю, но Сюзанна тогда понятия об этом не имела, я уверена. Наверно, думала, что они живут на деньги, которые скопил старик Гроо. Но в банке у него ни гроша не было, как я поняла позднее, он все средства вкладывал в землю. — Венке делает паузу и отпивает глоток чаю. — Она, конечно, знала о своих островных корнях, знала и о том, что ее мать получила в наследство от своего деда много земли. Но что наследство распродавалось, гектар за гектаром, и семья жила на эти деньги, она очень долго не догадывалась. Думаю, полное представление у нее сложилось только после смерти отца. Сама я, во всяком случае, много лет ничего не подозревала, узнала только, когда брат упомянул об этом в связи с разводом.
— Значит, Юнас узнал обо всем раньше Сюзанны?..
Венке Хеллевик как будто бы смутилась:
— Пожалуй, да. Ведь большую часть линдгреновской земли скупил наш отец. Стыдно сказать, но, думаю, по слишком низкой цене. Сюзаннин отец в делах разбирался плохо и наверняка считал, что на родственника дочери можно положиться. А когда папа умер, всю землю унаследовал Юнас.
— Юнас, говорите. А вы?
— Да, Юнас. Отец разделил наследство так, что Юнасу отошла большая часть земельных владений, а мне — предприятия. Юнас полицейский, он не имел ни времени, ни интереса заниматься предприятиями, в отличие от нас с Магнусом.
Карин обдумывает услышанное от Венке. Выходит, старый Аксель Смеед продолжал покупать землю у родителей своей невестки и когда Сюзанна с Юнасом состояли в браке. Систематически скупал то, что могла бы унаследовать Сюзанна, скупал, чтобы передать своему сыну. Неужели Юнас, вопреки утверждению Венке, изначально знал об этом? Или Аксель действовал и за спиной родного сына?
Словно читая мысли Карен, Венке перехватывает ее взгляд.
— Папа был человек жесткий. Терпеть не мог, как он выражался, “бродяг, фризов и прочих бездельников” и был уверен, что мы, дети, разделяем его взгляды и пойдем по его стопам. Взбунтовался Юнас, а не я. Для папы стало тяжелым ударом, когда единственный сын пошел в полицейское училище, не пожелал управлять тем, что он создал. А когда Юнас потом женился на Сюзанне, с ее-то странным пришлым семейством, он, по-моему, оставил все надежды на сына. Перенес надежды на следующее поколение. У нас с Магнусом детей нет, единственной его внучкой была Сигрид.
— Значит, по сути, он думал не о сыне, а о внучке, — задумчиво произносит Карен.
— Мне кажется, он понимал, что, как бы там ни было, будет надежнее, если при возможном разводе земля останется в руках Юнаса, а не Сюзанны. Она авантюристка, говорил он, к тому же дочь шведских бездельников, которые не знали цены деньгам. По-моему, он рассчитывал, что они разведутся, и приготовился. И ведь оказался прав.
И у них был брачный контракт, думает Карен; Аксель Смеед и тут подстраховался. Ведь, по словам Юнаса, он согласился помочь сыну и беременной невестке с жильем, только если они подпишут брачный контракт. Все это вполне соответствует репутации Акселя Смееда: жесткий, готовый ради хорошей сделки идти по трупам. Без малейших колебаний он даже орудовал за спиной у невестки, скупил за бесценок ее будущее наследство и на время передал не оправдавшему надежд сыну, чтобы в итоге все оказалось там, где он хотел. У Сигрид, его единственной внучки и кровной наследницы.
Перед глазами мелькает картина: Сигрид, с кольцом в носу, сидящая на диване, скрестив татуированные руки, встопорщив колючки, как еж. Едва ли олицетворение наследницы всего смеедовского состояния. Едва ли та внучка, какую желал себе Аксель Смеед, думает она. И едва ли та дочь, на какую возлагали надежды Юнас и Сюзанна, когда посылали ее в школу верховой езды и на уроки танцев. Интересно, каково чувствовать себя таким вот разочарованием?
— Вы видаетесь с Сигрид? — спрашивает Карен.
— Я давно ее не видела. Она почти полностью порвала с родителями, как только уехала из дома. Можно сказать, порвала со всем своим окружением.
— Как же так вышло?
Секунду-другую Венке Хеллевик медлит.
— С моим братом не всегда легко. Он бывает жестким и непримиримым, и с Сюзанной был именно таким. Она же в свою очередь была ожесточенной и сварливой. Они постоянно конфликтовали и ссорились, а Сигрид использовали как курьера и давили на нее, тянули каждый на свою сторону. В конце концов у нее не осталось другого выхода, кроме как отмежеваться от обоих и сбежать.
Точно так же поступила и Сюзанна, думает Карен. При первой возможности обе покинули родительский дом. По крайней мере в этом они похожи.
— Давайте вернемся к вашим отношениям с Сюзанной, — вставляет Карл. — После гимназии ваша дружба продолжилась?
— И да, и нет, — отвечает Венке Хеллевик с некоторым облегчением в голосе, будто она рада сменить тему. — Мы не то чтобы рассорились, но я уехала учиться в Штаты, и мы просто потеряли контакт. Виделись, конечно, когда я приезжала домой на каникулы, но постепенно стало ясно, что наши дороги разошлись.
— Каким же образом?
— Для меня не подлежало сомнению, что надо учиться дальше, а Сюзанна сразу после гимназии пошла работать. Бездумно хваталась за все, что под руку подворачивалось, не ставила перед собой никакой конкретной цели, можно сказать. Несколько раз даже фотомоделью работала, она ведь была очень красивая и к тому же высокая.
— Вот как? — удивляется Карен. — Фотомоделью?
— Ну, серьезных предложений она не получала, снялась, по-моему, для нескольких репортажей о моде и для рекламы. Увы, заработки случайные, но она зациклилась на этой карьере, потому-то, наверно, так и не приобрела никакой профессии. А возможностей работать моделью было крайне мало, пришлось браться за все, чтобы сводить концы с концами.
— А когда вы насовсем вернулись домой, вы опять стали встречаться? — спрашивает Карл.
— Временами, особенно когда и у меня, и у нее не было бойфренда. Год-другой, когда обеим было около двадцати пяти, мы частенько кутили, ходили по клубам и на вечеринки. Развлекались по полной, но, честно говоря, мне всегда казалось, что ей куда больше, чем мне, нравится быть на виду. Потом я познакомилась с Магнусом, и мне стало не до встреч с Сюзанной и другими приятелями, я ведь была влюблена. Она, помню, здорово сердилась.
— В чем это выражалось?
Взгляд Венке опять становится отрешенным, она вновь возвращается в глубь времен.
— Как раз тогда мое представление о Сюзанне стало всерьез меняться, — задумчиво произносит она. — Каждый раз, когда мы встречались, она вынуждала меня испытывать неловкость, едва ли не чувство вины, постоянно твердила, что у меня есть все, а у нее ничего. Со злостью упрекала, что я, мол, зазналась, пренебрегаю ею. Вдобавок моделью ее почти совсем не приглашали, и она чувствовала, что для нее все кончено, а я вот иду дальше.
