Молодой парень в красном комбинезоне “Темы” отцепил длинную вереницу тележек и толкает их ко входу. Яблочный пирог, думает Карен, дома полно яблок, вот и отлично.
— Эй, не прихватишь еще тележку?
Парень останавливается, оборачивается, но задержка явно его не радует. Со вздохом он забирает у Карен тележку, прицепляет ее к остальным. Чтобы длинный “поезд” снова пришел в движение, ему приходится здорово поднатужиться, Карен провожает взглядом его склоненную вперед фигуру, а в голове кружат мысли о субботе. Классический пирог с корицей или, может, французский перевертыш…
Внезапно она замирает. А секундой позже достает из кармана куртки мобильник, торопливо ищет нужный номер.
Юнас Смеед отвечает после пятого сигнала:
— Привет, Эйкен, что у тебя на сей раз?
Слова безукоризненно дружелюбны, но, судя по тону, он отнюдь не рад ее звонку. Она оставляет его тон без внимания и, не здороваясь, сразу переходит к делу:
— Тот малый, с которым ты, по твоим словам, столкнулся утром в воскресенье. Ну, тот, что просил сигарету. Можешь что-нибудь еще сказать о нем?
— Смирись, это пустой номер. Я же сказал: не помню. Знаешь, сколько алкашей болтается тут, в городе? Я слыхал от Хёугена, что вы топчетесь на месте, но неужели у тебя в самом деле нет ничего получше?
— Ты правда ничего не помнишь? — настаивает она. — Ну вспомни хоть что-нибудь. Попытайся.
— В смысле, кроме вони пота и перегара? Карен, милая, ты недостаточно хорошенькая, чтобы быть такой дурехой.
Он издает смешок, явно довольный своей двойной наглостью, а она борется с желанием оборвать разговор. Ведь так просто плюнуть на это дело. Но она пытается еще раз, и не ради Юнаса.
— Ты говорил, что столкнулся с ним на набережной. Может, видел, откуда он шел?
— Да почем я знаю. Он торчал в конце улицы, на самом верху съезда к берегу. Собственно, к чему ты клонишь?
В голосе Юнаса что-то изменилось; в наигранном равнодушии сквозит едва заметное любопытство. Прежде чем задать вопрос, она медлит, не хочет ничего подсказывать. Соломинка такая тонкая.
— Ну, например, у него что-нибудь с собой было?
Досадливый вздох выдает, что слабая искра интереса вмиг погасла.
— Да черт его знает. Кажется, у него была такая большая магазинная тележка, они часто воруют их в супермаркетах, но я понятия не имею, что он туда напихал. Нет, серьезно, Эйкен…
Все, больше ни слова, она прекращает разговор.
43
Спиннхусгате с виду безлюдна, когда Карен медленно огибает Ратушный парк и едет вверх по Валгаллагате в сторону многоэтажного гаража за старым рыбозасолочным заводом. Она чуть наклонилась вперед и внимательно смотрит в боковые окна и лобовое стекло, по которому каждые четыре секунды, сметая мелкие дождинки, с монотонным шорохом скользят дворники. Поравнявшись с гаражом, на задворках крытого рынка она замечает то, что искала. Быстро тормозит, перегибается через пассажирское сиденье и опускает боковое стекло.
Женщина — она как раз собирается поднырнуть под желтый шлагбаум у выезда — замирает, услыхав звук тормозов, и поспешно оборачивается. Инстинктивно выпячивает грудь и губы. Но, разглядев, кто за рулем, прекращает спектакль.
— Привет, Гро, — окликает Карен, — залезай погреться, а? Хочу спросить тебя кое о чем.
Гро Аске секунду медлит, потом, в сапогах на высоком каблуке, семенит к краю тротуара. С кривой улыбкой, обнажая дырку в верхнем ряду зубов, наклоняется к машине:
— Черт, ты прямо как клиент.
Крашеные светлые волосы, темные у корней, намокли от дождя, короткая жакетка из белого искусственного меха явно не годится для такой погоды.
— Может, найдется чего глотнуть? — с надеждой спрашивает Гро Аске, усаживаясь на сиденье и согревая дыханием замерзшие руки. — Озябла очень.
По крайней мере, ей хватило ума оставить миниюбку дома, думает Карен, глядя на джинсы, плотно обтягивающие тощие бедра Гро Аске.
— Извини, — говорит она и, доставая из кармана куртки недавно купленную пачку, добавляет: — Но сигаретой угостить могу.
Знала бы ты, что у меня тут есть, думает она, вспомнив о ящиках с вином, пивом и виски в багажнике. В следующий миг ее аж передернуло: Гро Аске затягивается сигаретой и, закашлявшись, чертыхается, а в груди у нее все хрипит. Карен видела Гро на улицах уже лет десять, но только сейчас, глядя на нее вблизи, впервые осознает, до какой степени истощена эта женщина — худущая, с запавшими глазами и землисто-серой кожей. А ведь ей, наверно, и тридцати нет, думает Карен, стараясь не выдать своих тягостных ощущений.
— Не пора ли тебе завязать с этим делом? — говорит она.
— В смысле, с куревом? — саркастически усмехается Гро.
— Ты знаешь, о чем я.
— А что тогда делать?
— Откуда я знаю, ну, хотя бы просыпаться без страха. Не превращаться в дерьмо. Может, получить разрешение видеться с дочкой. По-моему, в “Линдвалле” тебя сразу же примут, если ты обратишься за помощью.
— Знаю. Вообще-то каждое утро об этом думаю, как только первый раз ширнусь, а вечером опять на улице, и все по новой. Да ты сама знаешь…
Знаю? — думает Карен.
Что она, собственно, знает об этих женщинах и молоденьких девчонках в непомерно коротких юбках, с посиневшими от холода ногами, что наклоняются к опущенным окнам автомобилей? Что она знает о неспящих матерях, которым все время представляются холоднющие наркоманские притоны и которые в глубине души страшатся последнего сообщения о передозе? Что она вообще знает о том, насколько высоки барьеры для тех, кто хочет выбраться из трясины?
Может, ее неспособность навести порядок в собственной жизни не так уж отличается от неспособности Гро, как она себе воображает?
Карен решает перейти прямо к делу:
— Мне нужна твоя помощь. Ты ведь знаешь большинство местных бомжей?
Гро выпячивает губы — мол, так оно и есть — и молча глядит на огонек сигареты.
— Бродит тут один малый, таскает с собой большую магазинную тележку, — продолжает Карен.
— Их много таких, с тележками. С бродунками, как они их называют.
Карен невольно смеется.
— Этот держится, похоже, в районе приморского бульвара, собирает на пляже пустую тару.
Гро делает глубокую затяжку, задерживает дым, потом с шумом выпускает.
— Я не стучу. Ты же знаешь.
— Знаю, но я вовсе не собираюсь брать его под арест. Иначе бы не стала у тебя спрашивать.
— Тогда зачем он тебе?
— Он может подтвердить алиби одного человека, вот и все. Клянусь, Гро.
— У тебя правда нечего выпить?
