«Теперь оденьте их», — приказал тот женщине, фотографировавшей нас. Нас отвезли во двор дома на углу Петровки и Столешникова переулка. В большом полуподвальном помещении по одну сторону на вешалках висело множество пальто различных фасонов, цветов и размеров, а по другую — костюмы. Как ни разбегались глаза от такого изобилия, времени терять было нельзя. Нас с Жорой быстро экипировали. Модный костюм, пальто, узконосые туфли — все, вплоть до носков, пояса и галстука. Глянув в зеркало, я едва себя узнал. Явились снова к Абрамову. «Ну вот, теперь все в порядке, — заявил он. — Можете ехать в Европу».
Уже начало темнеть. «Два часа на прощание с родными», — обратился ко мне Абрамов (у Жоры в Москве никого не было) и напомнил об особой секретности командировки, а домашним посоветовал сказать, что я на полгода уезжаю в Арктику. Он дал мне номер телефона управления, по которому родные смогут позвонить в случае какой-либо надобности, и домашний адрес сотрудницы управления Урванцевой, через которую они будут вести переписку со мной. Уезжая, свой «европейский» костюм я оставил в кабинете Абрамова и снова надел форму.
…На час раньше назначенного срока я был в кабинете Абрамова. Кроме него и Жоры здесь сидел какой-то незнакомый мне человек, явно иностранного вида. «Знакомьтесь, — сказал Абрамов, — это товарищ Валентино, ваш переводчик. Сегодня вы едете в Севастополь, а оттуда морем». Он дал нам с Жорой по 250 руб. (на вагон-ресторан), мне 100 долларов, а Жоре — 50, причем предупредил, что советские деньги мы должны истратить до Севастополя, а валюту беречь на самый крайний случай, так как в Испании мы будем получать жалованье. Я был комсомольцем, а Жора — кандидатом в члены партии, поэтому пакет с пятью сургучными печатями доверили ему, завещав хранить как зеницу ока.
По прибытии в Севастополь нам нужно оставаться в купе, пока туда не войдет человек и не скажет, что он «от Ивана Ивановича», после чего мы должны отдать ему пакет и следовать за ним. Абрамов выдал нам билеты в мягкий вагон до Севастополя, обнял нас на прощанье и в сопровождении все того же лейтенанта мы спустились вниз, где нас уже ожидал «форд».
…Пройдя какими-то туннелями (в которые обычных пассажиров не пускали), мы вышли прямо к нашему вагону поезда Москва — Севастополь. Четвертое место в купе оказалось свободным, и мы уже решили, что поедем втроем, но в самую последнюю минуту появился основательно подвыпивший артиллерийский полковник. «Куда едете» — спросил он у меня. Я ответил, что на отдых в Ялту, в санаторий БВО (первое название, пришедшее в голову). Выяснилось, что и полковник туда едет, причем он был там неоднократно и обладает обширными знакомствами, особенно среди прекрасной половины человечества…
Приехали мы туда погожим осенним утром. Полковник засуетился: «Давай, ребята, скорее! Вон стоит наш автобус, надо занять места получше, ехать-то не близко». Для вида я начал собираться, но как только полковник вышел из купе, в дверь просунулся мрачный, явно НКВДвского вида человек в штатском: «Я от Ивана Ивановича. Давайте свой пакет, собирайте вещи и следуйте за мной». На вокзальной площади нас уже ждал «газик». Увидев меня, сидевший в курортном автобусе полковник замахал рукой: «Давай сюда быстрее! Я занял место!» По-видимому, он был крайне удивлен, когда я, вместо того чтобы поспешить к нему, помахал рукой, сел с товарищами в «газик» и укатил. Ехали мы долго и остановились возле высокого глухого забора.
За забором виднелся большой причал, у которого стоял пароход довольно обшарпанного вида под турецким флагом с надписью «Измир». Два крана непрерывно спускали в его трюмы стокилограммовые авиационные бомбы, связанные тросами по восемь штук и упакованные наподобие стиральных машин — с рейками по периметру. Меня очень удивило и обеспокоило, что никаких мер по маскировке не принималось. Тут же, у причала, стояли 15 танков «БТ» и несколько спецмашин, видимо, тоже в ожидании погрузки. Сверху все это было прикрыто брезентом, но его не хватало, и с улицы были прекрасно видны как типы танков и машин, так и их количество. По улице ехали трамваи, автомобили, сновали пешеходы…
…Нельзя сказать, чтобы эти обстоятельства подействовали на меня ободряюще, но отступать было уже поздно. Оставалось надеяться на счастливую звезду, которая меня пока еще не подводила. А если что, несколько тысяч тонн взрывчатки сделают свое дело, и долго барахтаться в море не придется. Слабое утешение, как сказал бы мой отец, но, к сожалению, единственное.
Вскоре ворота открылись, и мы подъехали к пассажирским вагонам, стоящим на железнодорожных путях. Наш провожатый велел нам забрать вещи и повел в один из вагонов. Он сказал, что с нами будет беседовать корпусной комиссар Мейер
[9], но он занят, и придется немного обождать, а пока дал нам задание по ликвидации в нашей одежде всех следов ее советского происхождения. Валентино оказался в лучшем положении, чем мы, у него все было заграничное. Нам же с Жорой пришлось вооружиться лезвиями от безопасной бритвы и приняться за работу. Через несколько минут на наших пиджаках, брюках и сорочках оказались зияющие дыры от отпоротых фабричных марок «Москвошвея». Мы лишились всех брючных пуговиц, стелек, подкладки. Но это еще полбеды. Марочные пуговицы мы заменили безымянными, без подкладки тоже можно прожить, но у нас отняли брючные ремни и подвязки для носков, так как на них имелись пятиконечные звездочки. Кое-как пришив пуговицы, залатав дыры и приколов носки к кальсонам английскими булавками (кстати, тоже имевшими надпись «Мосштамп»), мы отправились к корпусному комиссару Мейеру.
В купе сидел высокий моряк лет пятидесяти с одной широкой и двумя средними нашивками на рукавах. Поздоровавшись, он сразу же обратил внимание на непорядок в моем туалете. Так как брюки были пошиты на стандартную фигуру, а я имел от этого стандарта отклонение в меньшую сторону, то отсутствие поясного ремня создавало реальную угрозу внезапного конфуза и мне время от времени приходилось поддерживать спадающие брюки. Узнав причину, Мейер расхохотался и велел своему не в меру усердному помощнику вернуть мне ремень, после чего я почувствовал себя гораздо увереннее и стал с бóльшим оптимизмом смотреть на свою дальнейшую судьбу.
За завтраком комиссар изложил нам обстановку: пароход испанский, маскировка наивная, но другого выхода нет. В Испании, особенно под Мадридом, идут тяжелые бои. Сейчас все висит на волоске; неприбытие в срок нашего транспорта может роковым образом повлиять на исход войны, так как боеприпасов практически нет, воевать нечем, а фашисты в изобилии снабжаются всем необходимым из Италии и Германии. Команда парохода из Каталонии. Каталонцы преимущественно анархисты, имеют большую склонность к сепаратизму. Эти моряки полагали, что повезут отсюда продукты, на худой конец, самолеты, а везут — сами видите что. Один снаряд, и все взлетит на воздух.
Огнестрельное оружие у команды под благовидным предлогом отобрано, но не исключено, что кое-кто его и припрятал. Проводить детальный обыск неудобно. Необходимо соблюдать крайнюю осторожность, не раздражать команду, не выходить ночью из кают по одному и держать наготове оружие на случай внезапного бунта команды. В случае необходимости принимать самые решительные меры невзирая на лица. При любых условиях пароход неприятелю сдан не будет и, в отсутствие другого выхода, будет взорван, для чего среди пассажиров есть специальный человек (имени Мейер нам не назвал, но определили мы его в пути довольно быстро).
