– Танки слева! – раздался в эфире голос Ковалева.
Это была отчаянная, неподготовленная, но довольно мощная контратака. Сил у немецкого командира на территории станции было много. Справа вдоль путей появились пять или шесть бронетранспортеров, начавших активно высаживать пехоту. Немецкие солдаты рассыпались в стороны и открыли огонь по десантникам. С бортов бронированных машин били пулеметы, а слева, обгоняя пехотные цепи, стали выползать танки. Один, второй, третий. Два Т-III развернулись на месте и почти одновременно выстрелили из пушек. В эфире отчетливо прозвучал чей-то болезненный вскрик. «Неужели подбили кого-то?» – подумал с ожесточением Соколов. Он стал крутить перископом, ища горящий танк.
– Букин, «ханомаги»! – приказал Соколов. Танки танками, но бронетранспортеры, прикрывая пехоту броней и пулеметами, могли смять десантников Гужова в два счета.
– Я тебя, засранца, научу, – прорычал Логунов. – Выстрел!
Алексей заметил, что левый немецкий танк вспыхнул сразу, почти столбом огня загорелся. Второй танк пошел забирать правее, стараясь укрыться бревенчатым фундаментом разрушенного здания, но тут получил снаряд по каткам, а когда остановился, ткнувшись стволом пушки в бревно, в мотор ему угодил еще один бронебойный снаряд. Соколов видел, что болванка прошила моторный отсек вражеского танка насквозь, и наружу вместе с искрами и брызгами масла вылетели даже какие-то железные детали. Танк тоже загорелся, но за ним уже выползали более страшные машины – Т-IV. Более мощные пушки, набалдашники дульного тормоза. Однако выстрелить успел только один. С лобовой брони второго танка вдруг разлетелся сноп искр от попадания бронебойного снаряда. Немец закрутился, но у него, судя по всему, заклинило пушку, она не опускалась. Танк попятился назад, оставляя своего собрата против четырех советских танков. Два бронебойных снаряда завершили дело. И один за другим оба танка замерли, выпуская сизо-черные струи дыма.
Бойцы батальона Гужова мелькали повсюду. Где-то вдалеке начиналась и прекращалась стрельба, пехота уходила дальше по путям и обшаривала станционные постройки. Соколов выбрался из башни, не отключая кабель от шлемофона.
– Омаев, на связи! Доложи «Второму»: «Железнодорожная касса открыта, билеты проданы».
Подбежал запыхавшийся старшина Щукарев, ловко взобрался на броню и, сдвинув шлемофон на затылок, торопливо доложил:
– Чинимся. Разбило гусеницу. Делов на пять минут. Сейчас будем в строю.
– Хорошо, чинись и будь там. Займи позицию, мало ли что. В спину не надуло бы! – И тут же крикнул пробегавшим автоматчикам: – Где комбат, пехота?
Хромая, подошел старший сержант Ковалев. По щеке танкиста стекала тонкой струйкой кровь, но он не замечал. Соколов нахмурился.
– Что, сильно вас зацепило? Ты ранен, Ковалев?
– Я? Где? – Танкист провел рукой по щеке, недоуменно посмотрел на кровь и махнул рукой. – Ерунда, посекло осколками. Снаряд под башню попал. Заклинило. Могу стрелять, но только в пределах доворота пушки маховиком.
– Разрешите, товарищ лейтенант? – Из переднего люка высунулась голова Бабенко. – Я про башню у «тройки» хотел сказать. Позвольте, я сбегаю посмотрю. Может, поправимо. Здесь, на станции, все-таки мастерские есть.
Бабенко выбрался из люка и подошел к «тройке», которая подъехала и встала рядом со «Зверобоем». Полазив вокруг башни, разглядывая место попадания вражеской болванки, оба механика-водителя забрались в башню и попробовали маховиками сдвинуть ее с места. Наконец Семен Михайлович подошел к командиру, вытирая руки ветошью.
– Сложно все, Алексей Иванович, – покачал головой инженер. – Хорошо, что калибр маленький попал, болванка рикошетом вниз пошла, а не под прямым углом. Десять сантиметров ниже – и могло башню сорвать. Без крана и мастерской никак. Башню надо снимать, тогда видно будет, можно в наших условиях починить или нет.
– Все? – мрачно спросил Ковалев. – Отвоевалась моя «троечка»?
– Нет, что вы! Даже с такими повреждениями можно еще повоевать. Ну, по крайней мере, если возникнет необходимость или иного выбора не будет. Я сейчас объясню, где ваш механик? Боря, идите сюда! Боря, я вам объясню сейчас, как можно разворачивать машину, чтобы наводчик смог навести орудие на цель. Рычагами, фрикционами на месте. Просто помни, что твой угол обзора, когда ты смотришь в перископ, меньше угла, когда смотришь через открытый люк. Необязательно ставить танк так, чтобы цель была по центру твоего визира… Угол поворота пушки…
Соколов не дослушал до конца поучения инженера, когда пришло сообщение. Наступление на Тацинскую снова сорвалось. Батальоны зацепились лишь за развалины скотного двора и машинную станцию. Группе приказано занять круговую оборону и стоять насмерть. Ни в коем случае не пропустить немцев, потому что они могут со стороны станции ударить в тыл прорвавшимся частям на подходе к Тацинской.
– Черт! – Соколов спрыгнул с башни и подошел к переднему люку «Зверобоя». – Омаев, слушай эфир и вызови всех командиров машин сюда.
Гужов, сдвинув на затылок шапку, быстрым шагом спешил к танкистам. Подойдя к Соколову, комбат кивнул в сторону станицы.
– Что-то мне не нравится, какая там тишина наступила.
– Наши опять остановились! А нам приказано занимать круговую оборону. Давай так, комбат! Две поврежденные, но все еще боеспособные машины я поставлю к выходу со станции, со стороны наших. Просто на всякий случай. Подбрось им два десятка своих бойцов и пару «станкачей». Пусть займут позиции на флангах. Оттуда нам вряд ли стоит ждать атаки фрицев. А вот здесь с двух направлений стоит. По путям и со стороны самой станции.
– С трех, – добавил Гужов и ткнул рукой в противоположном направлении. – Овраги, но там можно накопить пехоту для приличной атаки. Там тоже боевой дозор ставить надо.
– Да, ты прав, – согласился Алексей. – По три танка я поставлю на обоих направлениях. Надо найти шанцевый инструмент и выкопать танковые окопы. Экипажи с мерзлым грунтом сами не управятся…
Лейтенант Краснощеков подошел к Соколову. Лицо и руки замполита были перепачканы, глаза еще блестели лихорадкой боя.
– Гусеницу починили у Щукарева, – доложил он. – Туда сейчас подошли два отделения пехотинцев с пулеметами. Занимают позиции с тыла. Алексей, дай мне участок обороны. Сейчас я должен быть с бойцами. Я все-таки командир и не первый день на фронте.
– Хорошо, но только утром, Миша. – Соколов посмотрел в глаза замполита.
При всей неприязни к Краснощекову, несмотря на сложность его характера, Алексей все же понимал, что тот все делает на совесть, он совсем не трус и драться будет до последнего. И людей за собой поведет. И отойти не даст, чтобы ни случилось. И все эти качества нужно использовать.
– Утром я поручу тебе свой участок. А сейчас нужна твоя поддержка, твой сильный дух на участках подготовки позиций. Люди только после боя, уставшие, без сна. А им рыть окопы, закапывать танки, строить огневые точки. Будь там, вдохновляй, поднимай боевой настрой, своим примером поднимай людей. Ты ведь это можешь.
