– Сейчас нет. Все трое в госпитале. Видел бы ты их. Кожа да кости, ветер качает.
В эмоциональном порыве Званцев поднялся и сказал:
– Спасибо, гражданин капитан, за хорошие новости.
– Можешь называть меня «товарищ капитан».
– Спасибо, товарищ капитан. Ну надо же, Петриченко живой! Помню, как мы с ним копали лаз. У меня до сих пор под ногтями черно.
Купцов слегка улыбнулся, что с ним бывало нечасто.
– А за себя-то ты не рад? – спросил он.
– Ну как же не рад. Мне же поверили. Ты в том числе.
– Ладно, старлей, не держи зла. Это война. А на войне всякое бывает.
– Ты тоже прости меня. Я тогда погорячился.
Купцов вынул что-то из кармана кителя.
– Возьми. Это мой тебе подарок.
Игорь с интересом глянул на то, что лежало на широкой ладони Купцова. Это был трофейный «Вальтер ППК». Таким оружием пользовались немецкие пилоты.
– Бери, пригодится. Если ты связал свою судьбу с НКГБ, значит, неровен час, пойдешь за линию фронта, – сказал Купцов, встал и пошел, не оглядываясь.
– Спасибо, – успел бросить ему вдогонку Званцев.
Однако он не был уверен в том, что это слово долетело до Купцова.
Тот удалился, но посидеть в одиночку под весенними лучами солнца у Званцева все равно не получилось. К нему подошел майор Костров, который теперь отвечал за подготовку разведгруппы.
Игорь поднялся, вытянулся и заявил:
– Здравия желаю!
– Да ты сиди, старлей. – Костров расположился на лавочке, тоже закурил.
Запах табака был на удивление приятный, совсем не похожий на тот, к которому привык Званцев.
– Простите, товарищ майор, никак трофейные? – поинтересовался Игорь.
– Они самые.
– Странно. Я пробовал немецкие. Дрянь такая!
– Это турецкие. Их у немцев высшие офицеры курят, а в тылу – состоятельные люди. – Костров протянул Званцеву начатую пачку. – Угощайся.
– Спасибо, я привык к своим. Если повезет, «Беломорканал», а то и махорка.
– Придется привыкать и к таким. Да ты попробуй, не стесняйся.
Званцев осторожно взял сигарету, прикурил, ощутил ее тонкий аромат и вопросительно посмотрел на майора.
– А к сигаретам привыкать придется потому, что тебя, лейтенант, включили в состав разведгруппы, – проговорил тот. – Я – ее командир. Задача: установить координаты завода, выпускающего крылья для «Хе-162».
– Меня в разведчики?
– Что удивляешься? Разведчиками не рождаются, ими становятся. Я, например, до войны был школьным учителем физики. А еще имел разряд по вольной борьбе и был призером первенства Союза по пулевой стрельбе.
– Здорово!
– Ты ведь тоже не лыком шит, чемпион Москвы по боксу. Так?
– Вы и это знаете?
– Мы много чего знаем.
– Мы, это кто?
Перед тем как ответить на этот вопрос – Костров достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой, на корпусе которой Званцев успел заметить надпись по-немецки. Очевидно, она, как и сигареты, была трофейной.
– Мы – это Отдельный отряд особого назначения Народного комиссариата государственной безопасности СССР. Сформирован в конце июня сорок первого года, когда на стадионе «Динамо» в Москве стали собирать лучших спортсменов Союза. Я был среди них. Теперь и ты, старший лейтенант Званцев, зачислен в его состав. Как, согласен?
– Приказы не обсуждаются, а выполняются.
– Это само собой. Не страшно?
– Мне уже давно ничего не страшно.
– Хороший ответ, но не совсем верный.
– Это почему?
– Страшно должно быть за своих товарищей, которых ты можешь подвести. – Игорь молчал, курил ароматную сигарету, а Костров продолжил: – С этой минуты поступаешь ты в мое распоряжение. Буду лично тебя готовить, хотя времени в обрез. Кстати, что у тебя в кармане?
Званцев достал пистолет.
– Ох ты! «Вальтер ППК»! – удивился Костров. – Хорош. Но откуда он у тебя?
– Купцов подарил, да еще и извинился.
– Купцов извинился? Надо же. Смершевцы обычно ни перед кем не извиняются, даже если поставят к стенке невинного человека. А Купцов… да, кто бы мог подумать. Суровый мужик, но понять его можно. У него мать и отца фашисты расстреляли, а жена и сын пропали без вести. – Костров докурил трофейную сигарету, поднялся и сказал: – Сиди здесь, никуда не отлучайся. Полковник Балезин заканчивает дела и ждет нас у себя.
Наконец-то он остался один. Хоть несколько минут позагорать на солнце. Но с этим у него опять не сложилось.
На него упала тень, он поднял голову.
Темные густые волосы, выбивающиеся из-под форменного берета, надменный взгляд…
– Опять ты?
Рита подавила недовольный вздох и сказала:
– Лучше предложил бы мне сесть.
Он слегка подвинулся.
– Садись. Чего пришла-то? Меня арестовывать?
– Не паясничай. Пришла, чтобы порадоваться за тебя.
– Вот оно как! А если бы меня поставили на край канавы перед дулом автомата, тоже порадовалась бы?
– Званцев, ты несносен!
– Оставь ты это свое, довоенное, – отмахнулся он.
Рита Мещерская могла бы рассказать ему, как пустила в штабе слух о летчике, бежавшем из плена и знающем что-то о новом немецком самолете. Она надеялась, что кто-нибудь из командного состава вмешается и до трибунала дело не дойдет. Сигнал ее был принят, только, похоже, совсем в другом месте.
Да, могла бы рассказать. Однако она пришла к своему бывшему мужу, чтобы поведать не о своей заботе о нем, а об их дочери.
Но Игорь каждый раз перебивал ее своими репликами.
– Пришла? Да уж скажи лучше «приехала», тебя привезли. – Он кивнул в сторону «Виллиса», стоявшего в отдалении. – Хахаль, наверное, привез?
– Званцев, ты наглеешь. Машину я вожу сама.
– Надо же, сама. Когда-то боялась с парашютом прыгнуть, а сейчас уже и машину водишь. Растешь.
– Хочешь, прокачу? Съездим ко мне в гости. Я квартирую у одной пожилой женщины. Тут недалеко. Поехали, чаем угощу.
– Может, и на ночь оставишь?
Ее темные глаза блеснули.
– Посмотрим на твое поведение.
Игорь повеселел.
– Шучу. Я уже не арестант, но еще и не свободный. Иначе, Ритка, честное слово, взял бы да поехал с тобой. Вспомнили бы нашу молодость, май тридцать восьмого. – Он взял ее за плечи, посмотрел во влажные глаза. – За каким чертом ты появилась, разбередила мне душу! Забыть тебя не могу.
