– И я тоже. – Она вдруг расплакалась.
– Правда? – Он все держал ее руки в своих.
– А помнишь, Званцев, как ты полез за сиренью для меня и тебе штаны разодрала собака? – спросила Рита, улыбнулась и всхлипнула.
– Если бы только штаны. Нога неделю болела. Так меня она, паршивка, укусила.
– Я тебе дядин плащ принесла, чтобы скрыть собачий разбой.
– Я в нем походил на чучело.
Они немного посмеялись и затихли.
– Как ты все эти годы? Не женился? – спросила Рита.
– Нет, не женился.
– Что так?
– Не мог забыть ту, для которой я был несносен.
Снова наступило молчание.
Рита заговорила первой:
– Как Антонина Васильевна? Жива-здорова?
– Да, она в эвакуации. Ну а моя любимая теща, разлучница наша, черти бы ее нюхали, все еще бредит мировой революцией?
– Теперь она уже ничем не бредит.
– Что так?
– С началом войны с ней что-то произошло. Она была уверена в том, что война продлится не больше двух недель, потому что немецкие рабочие обязательно выйдут на баррикады и свергнут Гитлера. Проходили недели, месяцы, но на баррикады никто не выходил. Вскоре немцы оказались у стен Москвы. С этого момента мама впала в прострацию. Ведь ее идеалы были порушены. Она ни с кем не разговаривала, не выходила из дома, отказывалась даже спуститься в убежище. Однажды бомба попала в наш дом.
– У тебя же была младшая сестра.
– Тоже погибла под бомбами. Она закончила курсы медсестер. В сорок втором под Харьковом их полевой госпиталь разбомбили.
Игорь тяжело вздохнул.
– Сочувствую, соболезную. Ты теперь одна?
– Нет, не одна. Нас двое.
– Очередной муж?
Глаза ее блеснули от негодования. Опять он перебил ее на самом важном.
– Званцев, к полковнику! – раздалось невдалеке.
Это кричал майор Костров.
– Извини, еще увидимся! – сказал Игорь, резко поднялся и быстрыми шагами стал удаляться.
Рита с досады сжала кулаки. Опять она не успела сказать ему про дочь! Да что же это такое!
В маленьком кафе, расположенном на окраине Вены, сидели двое мужчин. Владелец кафе был свой человек. Он предусмотрительно повесил на дверях табличку с надписью «Закрыто», и эти люди могли говорить спокойно, не опасаясь внезапной проверки документов. Более того, на случай появления каких-либо нежелательных посетителей в кафе существовал запасной выход на соседнюю улицу.
Тот из мужчин, что был заметно старше, с прямым профилем и редкими, спадающими на лоб седеющими волосами, с улыбкой глянул на молодого человека, сидящего напротив, и проговорил:
– Первый раз вижу тебя, Петр, с бородой и усами. Хорошо придумал, почти неузнаваем. Но все равно рискованно, что ты появился здесь. Случилось что?
– Да, случилось.
Петр подробно рассказал своему собеседнику о том, что произошло два дня назад в Хинтербрюле, потом виновато опустил взгляд и добавил: – Я понимаю, что не спросил у вас разрешения на организацию побега. Но вы же сами при последней встрече говорили, что диверсия отменяется, а дальнейшие действия – по обстановке.
– Правильно, отменяется. Пока. Возможно, первыми в Австрию войдут англичане с американцами. Зачем им завод в руинах?
– А если немцы запустят «Хе-162» в серию?
– На исход войны это уже не повлияет. Хотя потери в самолетах у всех их противников будут больше.
Они немного помолчали, потом тот человек, что был постарше, сказал:
– Да, спасти русского летчика – дело благородное. Я, как ты знаешь, русский, ты – наполовину. Но что будет с твоей организацией после его побега и твоего исчезновения? Сколько вас?
– Пятеро, считая меня.
– Чехи?
– Двое чехов, француз и бельгиец. Думаю, они вне подозрения.
– Все с правом свободного выхода?
– Нет, только чехи. Но я не мог, слышите, не мог не спасти его!
– Почему?
– Да потому, что этот русский летчик – мой брат!
– Как брат?
– Так, брат.
Петр поведал своему собеседнику о событиях мая 1938 года.
Разумовский Юрий Арнольдович слушал его совершенно спокойно. Он был хорошо осведомлен о том, что у его фронтового друга есть в России жена и сын, вот только никак не мог предположить, что Игорь оказался в плену, работал здесь, в Хинтербрюле, и бежал. Вот так новость! Это, как говорят, его величество случай!
Разумовский вспоминал еще более ранние события, а именно осень тридцать пятого года. Тогда он тайно встретил Антонину Васильевну, жену Николая Званцева, сообщил ей, что Николай жив-здоров. Она может написать ему письмо, а он сумеет его передать. Они договорились встретиться через день. Но он не пришел, потому что почувствовал за собой слежку. Нет, арест Разумовскому не грозил. Он, работник чехословацкого посольства, имел дипломатический паспорт и боялся только за Антонину Васильевну и Игоря. Поэтому ее письмо не дошло до адресата.
Вернувшись в Прагу, он все рассказал Званцеву-старшему. Николай Порфирьевич был тронут. Он попросил друга, работающего в России, информировать его в дальнейшем обо всем, связанном с его бывшей семьей, и раздобыть фотографию Игоря.
Разумовский исполнил просьбу. Как? Этого он не сказал.
Ему не представляло труда узнать, что Игорь после окончания института распределился на подмосковный авиазавод. Поэтому когда Петр приехал в СССР в составе военной делегации, он смог отыскать своего брата и передать ему письмо отца.
– Какие у тебя ближайшие планы? – спросил Разумовский. – Учти, в Прагу возвращаться опасно.
– Не собираюсь в Прагу, – ответил Петр. – Хочу в Быстрицу.
– Почему именно в Быстрицу?
– В этом городке или где-то неподалеку есть завод, изготавливающий крылья для «Хе-162». Я хочу узнать, где именно он расположен.
– Петр, это опасно. Зачем тебе?
– Понимаю, что опасно. Но обещал Игорю, что помогу, если кто-то из русских разведчиков появится в районе Быстрицы.
– Ты уверен, что твой брат добрался до своих?
– Верю. Он везучий.
– А где проживать будешь? Быстрица – город маленький, там все на виду.
Петр замялся. Было видно, что говорить на эту тему ему не хотелось.
– Петр, я твой командир, ты мой боец и сын моего друга. Поэтому о тебе я должен знать все, – суровым голосом произнес Разумовский.
– В Быстрице живет женщина, которую я люблю, – наконец-то произнес молодой человек.
