– Ну почему же, рад. Вижу, что ты жива-здорова и выглядишь для военного времени очень даже неплохо. Правда, есть одно обстоятельство, перечеркивающее радость от нашей встречи.
– Какое же?
– Мы с тобой находимся на разных берегах. Я – арестант, подследственный. Ты – военный юрист и будешь меня судить. Так?
– Так. Потому я сюда и пришла.
Игорь горько усмехнулся.
– Когда-то давно, в мае тридцать восьмого, ты меня защищала. А сейчас будешь судить. Как все меняется.
– Званцев, у нас нет времени на сантименты. Давай поговорим о главном.
Он почти как по команде встал, выпрямился во весь свой немалый рост и заявил:
– О главном? Хорошо. Если так, то слушай и запоминай. Я вырвался из плена не только для того, чтобы спасти свою шкуру. У меня имеются сведения о новейшей разработке немцев, реактивном самолете «Саламандра». У нас такого нет. Понимаешь, Ритка, нет! Это значит, что «Саламандра» не должна летать! Я пытался объяснить это капитану Смерша, а тот врезал мне в челюсть.
– А ты ему в ответ.
– Да, в ответ, но не об этом речь.
– Именно об этом, Званцев. Ты ударил представителя власти.
– Ритка, я погорячился. А что было делать? Он предлагал мне взять на себя предательство.
Игорь вкратце рассказал ей о концлагере, о подпольной организации и неудавшемся, как он слышал от Купцова, побеге. Рита слушала его молча. Главное она берегла напоследок.
– Скажи, Званцев, честно, ты встречался в Чехии с отцом? – вдруг спросила она.
Игорь почувствовал, как его больно кольнуло. При их расставании более шести лет назад разговор шел о его отце. И вот сейчас, при встрече то же самое.
– Оставь моего отца в покое, – зло процедил он. – Ты в своем уме? В Чехии я был в концлагере. Как выжил, не знаю. В бараке девятьсот человек, нары в три этажа. Каждый из нас был в полной власти капо, эсэсовцев, коменданта. Любого могли избить, изувечить, убить. Двести граммов хлеба, кружка баланды и три картофелины – вот и вся еда на день. Работа изнурительная. Ежедневно повозка, запряженная людьми, увозила трупы туда, где дымила труба. Может, хватит? Повторяю, я был в концлагере!
– Только ли в концлагере?
Игорь в упор смотрел на Риту.
«Эту женщину я когда-то любил. Она даже была моей женой», – говорил его презрительный взгляд.
– Значит, и ты веришь, что я предал?
– Званцев, ты несносен! У меня нет времени вести следствие. У тебя есть единственный шанс не оказаться у нас в трибунале. Это принять условия Купцова и написать покаянную.
– Что? Ты тоже предлагаешь мне стать предателем?
– Званцев!
– Я рисковал жизнью, добыл секретные сведения, а ты!.. Пошла вон!
Игорь распалился не на шутку. Еще немного, и он обложил бы свою бывшую жену трехэтажным матом или запустил бы в нее чем-нибудь.
Рита Мещерская захлопнула дверь сарая, устало прислонилась к ней спиной.
Часовой, стоявший рядом, скорее всего, слышал проклятия арестанта, адресованные ей. Поэтому он с удивлением наблюдал за душевными переживаниями представителя военной юстиции.
Придя в себя, Рита неторопливо зашагала по тропинке в сторону единственной дороги, проходящей через село. Самое главное Званцеву она так и не сказала. Он и сейчас не знал о том, что она воспитывает их дочь.
– Кто посмел заправить русский самолет? – Оберштурмбаннфюрер Вальц прохаживался вдоль строя своих подчиненных и орал, не умолкая. Эсэсовцы, все в черных мундирах – командиры рот, взводов, рядовые из охраны концлагеря и завода – вытянулись в струнку, застыли на месте.
Не получив ответа на этот вопрос, Вальц перешел к другому:
– Чей взвод дежурил этой ночью на взлетной полосе? – Он с недоверием окинул взглядом людей, стоявших навытяжку.
Из строя вышел немолодой эсэсовец, командир роты, с заметным шрамом над переносицей и с черной повязкой на глазу. Видно было, что ему пришлось повоевать.
– Господин оберштурмбаннфюрер, взлетную полосу охранял третий взвод шарфюрера Бонхофа.
– Бонхоф! – взревел Вальц.
Ответом ему было молчание.
– Где Бонхоф? Не вижу его.
– Бонхофа вчера днем госпитализировали. У него язва желудка, – пояснил одноглазый офицер.
– Ну и кто за него?
Из строя вышел молодой парень. На вид ему было лет восемнадцать, никак не больше.
– Шарфюрер Эрих Бухгольц, – представился он.
Вальц всмотрелся в лицо парня. Пополнение пришло совсем недавно, и он не успел еще всех запомнить.
– Ты что, не слышал рев мотора?
– Слышал.
– Почему не предотвратил вылет?
Парень поправил очки с толстыми стеклами, сползшие на нос, и ответил:
– Я плохо вижу в темноте. Я думал, что это наш самолет.
Вальц театрально развел руками.
– Посмотрите на него. Он думал! Ты что, вчера родился? Не знаешь, что за нас думает фюрер? Твое собачье дело – исполнять приказы, не только его собственные, но и тех людей, которых он поставил над тобой. Инструкции читал?
В ответ молодой эсэсовец отрицательно покачал головой и тихо промямлил:
– Не успел еще. Я здесь только второй день.
Вальц почувствовал, что вспотел.
«С такого молокососа взятки гладки, – подумал он. – А одноглазого ветерана отдавать под суд душа не лежит. Ведь он еще на Курской дуге воевал в дивизии «Мертвая голова». Ох, придется отвечать мне».
– Разойдись! – теперь уже негромко выкрикнул Вальц и устало опустился на лавку. Достал сигареты, закурил.
«Во что превратили СС! – размышлял он. – Когда-то один удаленный зуб – и пошел вон, не служить тебе, парень, в элите. А сейчас что? Одноглазые, язвенники, очкарики. Неужели у Германии людские ресурсы на пределе?»
Оберштурмбаннфюрер быстро докурил сигарету, поднялся и пошел в сторону комендатуры.
В июле сорок четвертого ему повезло. Машину с двумя важными участниками покушения на фюрера он, начальник охраны сторожевого пункта, пропустил беспрепятственно, за что мог угодить под суд. Выручил Эвальд, брат жены. Теперь придется попросить его о помощи еще раз. Но гарантии, что Эвальд поможет, нет.
Вальц расположился за столом в своем кабинете, не снимая шинели и фуражки, набрал нужный номер.
– Группенфюрер Брайтнер будет через полчаса, – услышал он. – Кто его спрашивает?
Вальц представился.
– Что передать?
– Я сам перезвоню, – сказал он и положил трубку.
Но Брайтнер вернулся раньше и позвонил сам:
