Гюнше пожал плечами и ответил:
– Ничего. Разве что…
– Что именно? Дорогой Гюнше, в наших делах не может быть мелочей.
– Простите, господин группенфюрер, я имел в виду, что вчера во второй половине дня Разумовский с полчаса ходил около здания гимназии.
– И что?
– Потом он исчез. Я и мой помощник потеряли его из виду.
Брайтнер остановился, повернулся к молодому гестаповцу так резко, что едва не выронил сигарету и заявил:
– Вот с этого и надо было начинать! Неужели вы не понимаете, что если человек уходит от слежки и делает это профессионально, то это значит, что у него с кем-то намечена встреча?
Гюнше чувствовал свою вину, какое-то время молчал и вдруг, словно опомнившись, подал голос:
– А может, он встречался со Шнайдером?
– Вряд ли. Они, если верить вашим словам, виделись за два часа до этого. Нет, тут что-то другое. – Брайтнер покачал головой и спросил: – Кто директор гимназии?
– Милена Чаславска, хорошо известная в городе. Кстати, ей предстоит помолвка со Шнайдером.
– Вот как! Это интересно. – С минуту Брайтнер раздумывал, потом приказал: – Немедленно, под любым предлогом наведайтесь в гимназию. Раздобудьте список всех работников, включая дворника и сторожа. Проверьте все помещения, в том числе подвал и подсобки. Впрочем, стоп! – Брайтнер оглядел лицо Гюнше. – У вас шрам на левой щеке. Это плохо. Кто еще с вами следил за Разумовским?
– Кранкль из городской криминальной полиции.
– Немец?
– Немец.
– Вальц о нем знает?
– Нет. Вальц в Быстрице всего несколько дней. К полицейским наведаться еще не успел.
– Ваше мнение о Кранкле?
– Слежку ведет профессионально, а вот его умственные способности оставляют желать лучшего. Может, все-таки мне? Вряд ли кто меня мог видеть и запомнить. Тем более что я пойду в штатском.
Брайтнер притушил окурок и заявил:
– Черт! Все плохо! Ну да ладно, идите вдвоем.
– Как быть с Вальцем? Вдруг узнает?
– Придумайте что-нибудь. Вальц не намного умнее вашего Кранкля. Результаты немедленно докладывать мне. Все на сегодня. Действуйте!
У ресторана гостиницы, у самого входа стояла машина Хейнкеля. Он, охранник и шофер уже пообедали и теперь поджидали Брайтнера.
Когда группенфюрер, не заходя в ресторан, опустился на сиденье рядом и извинился за то, что заставил себя ждать, Хейнкель недоуменно спросил:
– Вы что, не будете обедать?
– В Хинтербрюле пообедаю, – устало произнес Брайтнер. – Надо ехать.
Дело в том, что, согласно инструкции, разработанной, кстати говоря, самим Брайтнером, остановка автомобиля с таким ценным для Германии человеком, как Эрнст Хейнкель, разрешалась только в самых экстренных случаях. Обед в их число не входил.
В дороге Брайтнер выглядел молчаливым.
Хейнкель это заметил и проговорил:
– Из меня плохой психолог, но, по-моему, у вас что-то случилось.
– Пустяки, дорогой Хейнкель. В наших делах постоянно что-нибудь да случается. Не обращайте внимания. К полетам «Саламандры» это не имеет никакого отношения.
Вскоре Хейнкель задремал. Так было с ним почти всегда, когда он садился в автомобиль.
Брайтнер же погрузился в раздумья.
«Я уже не сомневаюсь в том, что у Разумовского была встреча с кем-то, кто каким-то образом связан с гимназией. Может, это кто-нибудь из его агентуры? Чтобы связаться с Лондоном, ему не нужно выезжать в Вену? Данная мысль хорошо поддается логике. Так, скорее всего, и должно было быть.
Но все-таки тень сомнения меня не покидает. А если это русские? Вдруг Разумовский ведет двойную игру? Впрочем, почему бы и нет, ведь сам-то он русский.
Тот факт, что английская разведка проявляет интерес к производству «Хе-162», является очевидным. Но и русская не должна молчать. Англичане пытались, правда безуспешно, бомбить завод, расположенный в Хинтербрюле. Русские – нет. Зато они могут легко нанести удар по заводу, производящему крылья, если узнают, где он находится.
С этой целью я создал цех-обманку рядом с депо на станции Быстрица. Пока все идет хорошо. Эсэсовцы из роты охраны, переодетые в рабочих, вполне нормально выполняют свою миссию. Поезда с древесиной незаметно выходят из другого конца цеха и направляются на завод, затерявшийся в горах, где делаются крылья. Но долго ли так будет продолжаться?
Когда русские узнают правду о заводе, они, конечно же, подвергнут его бомбардировке, и с «Хе-162» будет покончено. Но надо смотреть дальше. На повестке дня атомная проблема, а значит, и урановая руда. Сомнительно, чтобы русские ею не интересовались.
Так, может, лучше передать сведения о руде русским? Данные по Германии у меня есть, а по Чехии таковые имеются у Разумовского. Да, можно было бы и русским, если бы сейчас стоял февраль шестнадцатого года, а не сорок пятого.
Помню, как в Великую войну я, двадцатилетний командир батальона, попал к русским в плен, повидал все их революции, смуту, море крови в Гражданскую войну. Осенью восемнадцатого я вернулся в родную Баварию и твердо решил, что большевизму в Германии не бывать! Потом были подавление Баварской советской республики, встреча с Гитлером и много чего еще.
Так что, передавать сведения по урану Советам? Ни в коем случае! Большевизм в Европу проникнуть не должен!»
Белесый туман окутывал все вокруг. Но вот он стал тоньше, прозрачнее, и Званцев увидел ее. Светлые волосы, уложенные волной, глаза цвета ясного неба. Она улыбалась ему! Он хотел было потянуться к ней, но кто-то осторожно тронул его руку.
Званцев резко очнулся и сел. Что за наваждение?! Перед ним стояла та самая женщина, которую он только что видел во сне! Волосы, глаза, линии губ, все так же. Не хватало только улыбки.
– Вставайте, герой-разведчик!
Званцев сидел, не шелохнувшись, не спуская глаз с Милены.
– Игорь Николаевич, поторопитесь. Нам надо уходить. – Голос ее стал строже.
Он поднялся и, не владея собой, сделал попытку ее обнять.
Но она вежливо отстранилась.
– Игорь Николаевич, я не шучу, – довольно резко проговорила Милена. – Сюда может нагрянуть гестапо!
Она, сбиваясь, рассказала, как полчаса назад в гимназию вошли двое в штатском. Один из них представился инспектором пожарной охраны, попросил план здания и список людей, работающих здесь.
– Сейчас они осматривают подвальные помещения, – сказала она.
– Почему вы решили, что они из гестапо? – спросил Игорь.
– Я три дня назад ходила на прием к начальнику гестапо, хотела узнать о судьбе Петра. Этот человек, который назвался сотрудником пожарной охраны, сидел в приемной. На нем была черная форма.
