– Я вам в дорогу пирожков заверну! Только из духовки вынула. С зеленым луком и яйцом, а еще с капустой!
От пирожков Роман отказываться не стал, и Олеся убежала на кухню собирать гостинцы.
– Вот, тут все, что нужно, – сказал Олег, передавая ему увесистую спортивную сумку.
– Буду беречь как зеницу ока! – пообещал Роман, но хозяин засмеялся:
– Глаза важней этой дребедени. Так что лучше береги зеницу ока! Если не разберешься, звони. Я на связи.
Роман хотел ответить, что постарается разобраться сам, но в это время из кухни вышла с объемным свертком в руках Олеся.
– Надеюсь, пирожки получились вкусными. Всего во второй раз пекла, – чуть смутившись, пояснила она. Ее губы тронула улыбка, и Роман в который раз подумал, что у Ягуара очень красивая жена: с милыми чертами, с белой, как у фарфоровой куклы, кожей и рыжеватыми вьющимися волосами. Олеся была такая нежная, что ее хотелось немедленно взять под защиту, а на фоне рослого Олега она казалась особенно хрупкой. Ягуар, будто прочитав мысли Романа, приобнял жену, и Олеся, прижавшись к его крепкому плечу, улыбнулась – вроде и гостю на прощание, но на самом деле – своему счастью. «Будь осторожен», – не к месту, а может, как раз к месту, вспомнилось Роману предупреждение более опытного и старшего по возрасту Олега. Женившись, Ягуар стал уязвимее, потому что теперь помимо подросшей дочери от первого брака у него была Олеся. И в его словах Роман услышал не столько просьбу беречь себя, сколько предупреждение избегать подобных «слабостей».
Он осторожен. Еще как осторожен. Поэтому и принял решение жить без привязанностей.
Неся в одной руке тяжелую сумку, а в другой – сверток с пирожками, Роман вернулся к машине и открыл заднюю дверцу.
– Не знаю, куда… – донесся до него голос разговаривающей по телефону помощницы. Роман аккуратно поставил сумку с техникой на пол, а сверток с пирожками положил на сиденье. Вита услышала шум и быстро свернула разговор:
– Я потом позвоню!
Не попрощавшись с собеседником, она убрала телефон в сумочку.
– Ну, все, можно ехать! – бодро сказал Роман. Вита бросила на него взгляд, и в ее глазах мелькнуло что-то, похожее на беспокойство. Но она тут же улыбнулась и весело сказала:
– Поехали, шеф!
Глава 5
– Верите ли вы во всякую «чертовщину»? Случалось ли вам сталкиваться с чем-то необычным?
– В «чертовщину» я не верю, но не сомневаюсь в том, что мир устроен куда сложнее, чем нам думается.
(из интервью Анфисы журналу «Домовой»)
После обеда на небо внезапно наползли тучи, оборвали яркое солнце на полуслове, оставив недосказанности, и погрузили день в вечерний сумрак. Остро запахло озоном и мокрой землей. Тишина звенела, готовая в любой момент оборваться раскатом грома. Ветер, сгоняя тучи, торопливо штопал ими светлые небесные прорехи. Сердце гулко ухало из-за предчувствия, тональность которого так и оставалась неясной. Анфиса замерла на крыльце, жадно вдыхая посвежевший воздух и вглядываясь в тучи в ожидании первых проблесков молний. Пред силами природы она была ничтожно маленькой, но в то мгновение, когда тишина внезапно стала абсолютной, ощутила себя дирижером перед замершим в ожидании ее действий оркестром. Сейчас она взмахнет палочкой, и грянет симфония. Анфиса невольно подняла руку, но опомнившись, плавно ее опустила. И в ту же секунду в почерневшем небе мелькнула первая вспышка. Яркая молния раздернула тучу, и на землю стеной обрушился ливень. Анфиса протянула ему ладони, а затем, не справившись с искушением, сбежала босиком по ступеням, застыла посреди двора, раскинув в стороны руки и запрокинув лицо к небу. Ее восторженный крик утонул в громовом рокоте и шуме дождя. Но с этим криком вырвалась наружу отравлявшая ее беда, и душа, избавившись от яда, наполнилась, будто родниковой водой, недолгой радостью. Анфиса жмурилась от бившего по лицу дождя, улыбалась, ловя губами водяные струи, и кричала, кричала до тех пор, пока ее крик не превратился в песню – не на родном языке, а на языке испанки Нурии.
Вернулась Анфиса в дом лишь тогда, когда допела последний куплет. Промокшая насквозь одежда облепила ее тело, будто вторая кожа. Анфиса прошла прямиком в ванную и долго стояла под теперь уже горячими струями. Такой контрастный «душ» встряхнул ее и на какое-то время избавил от набивших оскомину горестных воспоминаний.
Переодевшись в широкую фланелевую рубашку, свободные джинсы и толстые носки, она вернулась на кухню, где до этого раскладывала по ящикам покупки и расставляла на полках новую посуду, и сделала себе чай. Дождь все так же – сплошной пеленой – скрывал видимость за окном. Темноту непогоды то и дело разрезали яркие вспышки. Анфиса зажгла свет и вернулась к прерванному занятию.
То, что что-то изменилось, она, увлеченная делом, заметила не сразу. Только когда спустилась с табуретки за стопкой тарелок, поняла, что в доме царит тишина, не нарушаемая больше стуком дождя по подоконнику. Анфиса бросила взгляд на улицу и убедилась, что видимость все такая же плохая, только уже не из-за дождя, а потому что окно затягивала туманная завеса. Дымка поднималась с земли, клубилась, будто живая, а в ней двигалось что-то темное. Анфиса поставила обратно на стол тарелки, медленно приблизилась к окну и в ужасе отпрянула, когда с той стороны из тумана внезапно вынырнул чей-то силуэт. Она закрыла рот ладонью, сдерживая испуганный писк. Силуэт, покачиваясь, приблизился к окну, а за ним маячило еще несколько таких же расплывчатых фигур. Анфиса бросила взгляд на другое окно и вскрикнула, увидев две прижатые к стеклу ладони и чье-то расплюснутое лицо. Некто заглядывал в окно, возможно, уже давно наблюдал за ней, но когда увидел, что его заметили, снова скрылся в тумане. Анфиса успела заметить лишь угольно-черные зрачки и широкую прорезь на месте рта.
Она сама не поняла, как подскочила и рывком зашторила оба окна. Занавески были светлые, полупрозрачные, но все же скрыли туман и его страшных обитателей. Анфиса оббежала весь дом, включая свет и занавешивая окна. Но когда добралась до спальни, увидела, что туман за окном уже рассеялся и в комнату робко заглядывает первый солнечный луч. Вместе с туманом исчезли и ужасные твари. Анфиса вернулась на кухню и покосилась на так и не убранные тарелки. От недавней радости, вызванной грозой, не осталось и следа. В душу холодными змеями вползли страх и тревога. Тоска сжала горло с такой силой, что сделать новый вдох оказалось сложно. На глаза навернулись слезы. Но расплакаться Анфиса не успела, потому что услышала стук в дверь.
– Нет-нет-нет! – забормотала она, хватаясь за столешницу. Стук повторился, и вместе с ним раздался шум возни, будто кто-то вытирал ноги о половик, а следом за этим послышалось довольно отчетливое хрюканье.
Анфиса осторожно приблизилась к двери и замерла.
– Хы-ых! – сокрушился кто-то и уже без всякой надежды слабо стукнул в дверь. Огорченное «хых» поддержал хрюканьем поросенок, и Анфиса торопливо загремела ключами.
