– Если бы оно у меня было, – пробормотал Роман и, попрощавшись, тронулся в путь.
Мама, конечно, не поверила в историю про стеклянную дверь, которую он якобы не заметил и потому порезался. Но, к счастью, подробности выспрашивать не стала: привыкла, что Роман не все мог рассказать, как и его отец в свое время. Только позже, накладывая на тарелку домашние котлеты и картофельное пюре, тяжело вздохнула.
– Во что ты влез, Ромка? Во что снова вляпался?
Он выдержал ее вопросительный взгляд, но промолчал и с аппетитом принялся за еду. Мама снова вздохнула и села напротив. Она и раньше ела мало, а сейчас, встревоженная поздним неожиданным приездом сына и его видом, почти не прикоснулась к своей порции.
– Вкусно, ма. Зря не ешь! – попенял ей Роман, заметив, что она поковыряла котлету и отложила вилку.
– Главное, ты ешь! Даже не знаю, чем ты питаешься… Небось, заварной лапшой.
– Плохого ты обо мне и моем аппетите мнения, – пошутил Роман и встал из-за стола, чтобы отнести тарелку в раковину.
– Я сама помою! Куда ты с такой рукой… Женился бы и ел тогда все домашнее, – сказала мама без всякого перехода, чем вызвала у Романа усмешку, которой он обычно отвечал на подобные заявления.
– На ком жениться-то?
– На хорошей девушке. Мало их что ли? Да хоть вон на твоей помощнице, о которой ты мне рассказывал!
Мама невольно попала в еще одну болевую точку. Роман поморщился и нахмурился.
– Что? Я что-то не то сказала?
– Вита больше у меня не работает. Так сложились обстоятельства.
Он все же, несмотря на протесты матери, вымыл за собой посуду. Раньше Роман всегда сводил подобные разговоры к шутками. Он понимал, что его маме, как и любой другой, хочется видеть сына семейным человеком, с детьми. А еще желательно с нормальной, а не «секретной» работой. Отчасти мама была права, считая его работу опасной. И именно этот пункт исключал первые два – жену и детей.
Но сегодня Роман не хотел ни отшучиваться, ни вообще говорить на эту тему. Поэтому просто сказал, что очень устал.
В его комнате все оставалось без изменений. Мама только поддерживала чистоту, но не трогала ничего из вещей. В шкафу даже нашлась кое-какая одежда, которую Роман носил еще в те времена, когда приезжал домой на каникулы. Широкие спортивные штаны оказались впору, а футболки – малы, потому что поступал он в академию еще довольно тощим пареньком, а за годы учебы и службы раздался в плечах и стал гораздо сильнее.
Мама уже успела положить на диван стопку постельного белья. Но спать, несмотря на усталость, не хотелось. Роман задержал взгляд на коллекции солдатиков, которую собрал еще его дедушка – тоже военный. И, поддавшись странному порыву, сунул фигурку призывающих в атаку командира в карман висевших на спинке стула джинсов.
В стопке фотоальбомов он отыскал тот, который завел папа еще во времена своей учебы, сел на диван и открыл первую страницу.
Роман рассматривал черно-белые фотографии и в юном отце-курсанте видел себя: такого же бритоголового, обнимающего за плечи сокурсников и нахально лыбящегося в камеру, потому что за минуту до того, как был сделан снимок, он с боевыми товарищами совершил очередную каверзу и еще не был пойман. Когда-то и отец, будучи курсантом, развлекал себя и друзей розыгрышами, ходил в самоволку и попадал на «губу» – на гаупвахту. И наверняка тоже, как потом и его неугомонный сын, перечистил в качестве наказания тонну картошки.
Листая альбом, Роман думал, что надо позвонить кому-то из товарищей по академии, чтобы выпить вместе пива и вспомнить былое. Но это потом, когда все разрулится.
Фотографии, сделанные в гарнизоне, где служил отец, были цветными. Роман уже долистал до последней страницы, когда внезапно заметил снимок, на который раньше не обращал внимания. Отец и трое мужчин, в одном из которых Роман узнал Игоря Степановича, были в штатском. Но заинтересовал Романа черноусый мужчина рядом с папой. Внезапно вспомнилось, что мама когда-то называла фамилию этого мужчины – Барабашев. Барабашев Станислав, которого упомянул Ягуар.
– Ма? – позвал Роман, выходя в коридор с альбомом. Мама выглянула из кухни, вытирая на ходу руки полотенцем. – А кто это с папой? Его сослуживцы?
– Игорь Поляков и Стас Барабашев – сослуживцы. А вот этот, с литературной фамилией, забыла какой, нет. Он приехал из Москвы, и к его приезду мы с Олей Петровой, с которой я тогда дружила, накрыли стол. Расстарались на славу, потому что твой отец нас об этом очень просил.
– Ага, значит, этот гость был важной «шишкой», раз ради него «поляну» накрыли?
– Скорее всего. Он приезжал незадолго до нашего с тобой отъезда. А что?
– Так, просто, – пробормотал Роман, рассматривая рябое лицо мужчины и зализанные на один бок волосы. Возрастом он был старше отца, и по званию, скорее всего, тоже.
– Ромка, ты что, снова в старое дело влезть решил? – насторожилась мама и повесила полотенце на плечо. – Мало тебе что ли прошлого раза? Игорь тогда чуть погоны не потерял, тебя выручая. Пол-Москвы на ноги поднял, лишь бы тебя вытащить! Кому только не звонил!
«Этот Игорь Степанович и подтолкнул меня сейчас в то же болото», – подумал Роман, но матери улыбнулся и чмокнул ее в макушку.
– Не беспокойся, ма.
Вернувшись к себе, он разобрал диван, застелил его простыней и лег. Но сон не шел, голова гудела из-за мыслей будто улей, а в душе вновь поднималась удушливой волной ярость. В этой маленькой комнатке, где все напоминало о детстве, Роман внезапно ощутил себя будто в клетке. Его разъедало от бессилия и бездействия, но Ягуар ясно дал понять, что сегодня на его стороне – тишина, а не громкие и резкие действия. Смяв, крутясь, простынь, но добившись лишь того, что снова разболелись раны, Роман сел, дотянулся до телефона и проверил, нет ли сообщений. Убедившись, что никто ему не написал, он открыл музыкальное приложение и забил в поисковике имя Анфисы.
Однако ее голос не успокоил, а, наоборот, с силой ударил по болевым точкам. Отбросив телефон на диван, Роман решительно вышел в узкий коридор, где еще с курсантских времен остался закрепленный на двух стенах турник.
Раньше он не мог подтянуться и пару раз. Потом мог «выжать» хоть сотню. А сегодня ночью он собирался подтягиваться до полного изнеможения: пока с потом не выйдет клокочущая внутри ярость. Роман уже давно сбился со счета, когда услышал встревоженный голос матери:
– Ром, это ты? – Мама включила свет и, увидев его на турнике, испуганно воскликнула: – Ромка, ты чего творишь?! Совсем, что ли?..
Она ожидаемо начала отчитывать его, как мальчишку. А он молча стоял перед ней, ощущая уже не столько ярость, сколько гудение в разогретых мышцах, катившийся по голой спине пот, и боль, но уже физическую, а не душевную.
– Что на тебя нашло? – прорвался, будто сквозь пелену, до него голос мамы. Роман качнул головой и, заметив проступившую на бинтах кровь, спрятал правую руку за спину.
