Меринов сделал акцент на слове «покойный», и это не понравилось Роману. Как вызвала подозрение и неуместная усмешка Геннадия Ивановича.
– Это – старое дело. А к старому и новое пришьем, – продолжил Меринов. – И скажу тебе по секрету, что если бы не хотели тебя тогда отпустить, ничто бы тебя не спасло. Никакие хлопоты Игоря Степановича! Способный ты, ушлый, любопытный, мог бы пригодиться. И пригодился! Только поэтому сидишь сейчас здесь, а не там, – Меринов с намеком постучал ногтем по папке. – Сечешь?
Роман сек, еще как сек. Собирая информацию, не всегда зная, для чего и для кого это делает, он был полезен и удобен. Сколько компроматов он накопал на неверных «мужей»? Кто и для чего эти сведения потом использовал? Вряд ли сами «жены». Сколько раз ему приходилось отслеживать передвижения любовниц, жен и подруг якобы для подозрительных и ревнивых спутников жизни? Роман честно выполнял задания, получал оплату и, понимая, что дальше лезть не стоит, и не лез. Он был удобен и полезен ровно до того момента, когда из простого «собирателя информации» перешел в категорию «аналитиков» и задался слишком многими вопросами. И Меринов сейчас ясно дал Роману понять, что аналитика – не его дело. Вот его красная черта – эта зеленая папка. «Конверт с фотографиями», который обернулся против него. Роман знал, что рано или поздно эта или любая другая папка появится на свет, поэтому так долго и оставался простым «собирателем информации».
– Нам нужна эта девушка, певица.
– Зачем? – спросил Роман раньше, чем успел прикусить язык.
– Поговорить. Задать ей пару вопросов, – улыбнулся тонкими губами Меринов. – Только и всего.
Нет, не только. Иначе не появилась бы сейчас на свет эта папка, дожидавшаяся серьезного повода. Если сказать Меринову, где находится Анфиса, он и его люди вырвут ее из лап шакала Шестакова. Только попадет тогда «пташка» прямиком в лапы льва. И «львом» тут был не Меринов, а тот, кто стоял над ним.
– Я не знаю, где она, – твердо заявил Роман.
Меринов задержал на нем взгляд, пытаясь понять, лгут ему или нет. Бояться Роману было нечего: он действительно не знал, куда Шестаков увез Анфису.
– Она тебе никто. И ты ей никто, – тихо и четко произнес Меринов. – Не стоит рисковать свободой ради чужого человека.
– Геннадий Иванович, мы закончили, – вовремя заглянул в кабинет один из тех, кто обыскивал приемную. – Ничего интересного. У секретаря в компьютере – только папки с рецептами, косметическими масками и схемами для вязания. В ежедневнике – записи к маникюрше и парикмахеру. Два раза в неделю стабильно!
– Какая у тебя секретарша… предсказуемая. И где таких дур берут? – усмехнулся Меринов, поднимаясь из-за стола. – Ногти, маски… Понятно, почему так просто оказалось ее запугать. Она хоть кофе варить умела? Или только ногти перекрашивала?
– Еще и волосы, – с честным видом ответил Роман. – Каждую неделю красилась в новый цвет. Но я держал ее из-за кофе. Готовила она его отменно!
– Поила отменным кофе, а сама тебя со всеми потрохами сдавала, – позлорадствовал Меринов. И, беря папку со стола, припечатал:
– Нам нужна эта Анфиса. Через два часа позвоню и узнаю, как продвигаются поиски. Иначе…
Меринов потряс папкой и вышел. Услышав, что в приемной стихли шаги и голоса, Роман прикрыл глаза и медленно выдохнул. Как хорошо, что он так толком и не начал искать Анфису, а потому не оставил следов. Как хорошо, что умница Вита, несмотря на предательство, всю отработанную информацию удаляла и заполняла папки… рецептами. Роман ее этому не учил. Просто когда-то обмолвился, что не использует компьютер как хранилище информации.
А вот заняться поиском Анфисы ему придется. Меринов позвонит через два часа…
Глава 19
– Ваши песни автобиографичны?
– Отчасти да. Я не могу петь о том, чего не прожила или не чувствую. Даже чужую историю мне необходимо сначала пропустить через себя.
(из интервью Анфисы для программы «Папарацци»)
– Ты поняла, что я сказал?! – взвизгнул Шестаков.
Как же она раньше не замечала истеричных интонаций в его голосе, когда он злился! Впрочем, очарованная ухаживаниями Дмитрия, Анфиса много чего не замечала. Например, не видела, что в моменты гнева уродливым становится не только его голос, но и лицо. Не замечала, как белеют от ярости его глаза. И что сам он, казавшийся ей сильным, на самом деле – ничтожество, раз способен бить слабых, беззащитных и поверженных.
Анфиса зажмурилась, когда Шестаков замахнулся на нее, но удара не последовало. Она боязливо приоткрыла глаза и увидела, что он, дрожа от бешенства, все же опустил руку. Но, не ударив физически, Шестаков отхлестал ее оскорблениями и угрозами, вдоволь поизмывавшись и напомнив, что она – никто, ничтожество из подворотни. И как пробралась в шоу-бизнес, так и скатится обратно в канаву. Анфиса гордо вскинула подбородок, и это снова вывело Шестакова из себя.
– Ты… Ты! – прошипел он ей в лицо. – Шлюха!
Сбежавшая невеста – это не официант, ошибившийся с температурой вина, и не секретарь, подавшая не тот сорт кофе. Это даже не бизнесмен, уведший из-под носа выгодный контракт, потому что такие проблемы Дмитрий привык разруливать. А вот так прилюдно и скандально его кинули впервые, и прощать такой позор он не станет.
Пока Шестаков орал, Анфиса с каким-то отрешением гадала об уготовленной ей участи. С провинившимся персоналом Дмитрий поступал просто – вышвыривал на улицу. С конкурентами он тоже разобрался быстро и, что самое страшное, руками Анфисы. А что сделает с ней самой? Искалечит? Обставит все так, будто оскандалившаяся певица сама свалилась в реку с моста? Анфиса молча смотрела в глаза бывшего жениха, в которых не было ничего кроме холодной ярости, и с саднящим, будто заживающая царапина, чувством думала, что когда-то видела в этих глазах любовь.
А любовь ли? Может, просто временное восхищение? Самодовольство? Какое-то время Дмитрий был ею действительно увлечен. А она его интерес приняла за настоящую любовь. Ей, выросшей в детдоме и привыкшей биться за место под солнцем, очень не хватало чьей-то заботы. Да, о ней заботилась Нурия. Но у пожилой испанки были свои внуки. К тому же сразу после выпуска Анфиса уехала покорять блестевшую, как елочная игрушка, столицу.
Первое время после каждого провала Анфиса отправляла своей благодетельнице открытки, в которых бодро рассказывала о вымышленных успехах: создавала иллюзию благополучия не столько для Нурии, сколько для себя. А потом у нее появились друзья. Но они, хоть и любили Анфису, жили своей жизнью. И в те редкие моменты, когда им всем удавалось встретиться, Анфиса мечтала о таких же крепких отношениях, как у Данилы и Стефании или у Макса с Мариной. Как ей хотелось, чтобы у нее был кто-то такой же настоящий и надежный, как мужья ее подруг! Поэтому когда Дмитрий предложил ей все то, что в ее понимании было проявлением заботы, Анфиса легко в него влюбилась. Жаль, но она слишком поздно поняла, что судить о человеке нужно не по размеру букетов, а по тому, как он обращается с другими людьми: перед кем заискивает, а кого стирает в пыль. Дмитрий тянулся к сильным, но с наслаждением бил слабых.
