Ночью, после всего, обнимая спящую Виту и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить ее сон, Никита поклялся себе, что сделает все возможное для того, чтобы она была счастлива. Чтобы они вместе были счастливы: она, он и нервный Шуша. Но проснулся утром в полном одиночестве.
В первый момент Никита решил, что Вита ушла в душ, но из ванной не доносилось шума воды. Тогда он подумал, что она, как его бывшие пассии, готовит на кухне завтрак. Завернувшись по пояс в покрывало, Никита с улыбкой вошел на кухню, но никого там не нашел. Холодный чайник тосковал на своей подставке, хлеб черствел в хлебнице. Никто не разводил суету, не будил его ароматом яичницы или, наоборот, вонью сгоревших гренок. Виты не было. Как и Шуши. Они оба исчезли из его квартиры, а значит, из жизни. Впервые за очень долгое время Никита почувствовал себя таким потерянным. Он запустил ладони в волосы и еще больше спутал их. Не зная, чем заполнить внезапно образовавшуюся в душе пустоту, Никита схватил чайник, чтобы наполнить его водой, но опустил снова на подставку. Чаю не хотелось. Ничего не хотелось. Только того, чтобы Вита не исчезала так внезапно и обидно из его жизни.
У нее даже нет телефона. И у него тоже, потому что свои смартфоны они оставили в домике Анфисы. Никита в отчаянии опустился на подоконник и в тот момент заметил, что на улице что-то происходило.
На дороге толпились люди, кто-то размахивал руками, что-то кому-то рассказывая. Кто-то вытягивал шею и привставал на цыпочки, чтобы за толпой рассмотреть то, что находилось на дороге. Кто-то куда-то звонил. Обмерев от ужаса, Никита прильнул к стеклу, а потом, опомнившись, метнулся в комнату за одеждой и рванул к двери в слепой надежде, что, может, еще успеет. Успеет! К месту или не к месту вспомнилась просьба Романа немедленно уехать, и Никита моментально связал случившееся на улице с Витой. Ее убили! Застрелили или сбили машиной за то, что она влезла в опасное дело.
Дверной звонок прозвучал в свете его страшных догадок похоронным звоном. Никита в ужасе отпрянул: вот и пришли сообщить ему о несчастье. Непослушной рукой он открыл дверь и остолбенел, увидев на пороге улыбающуюся Виту.
– Шуша запросился в туалет! – объявила она, спуская левретку с рук. – Кто сказал, что у Шуши подмочена репутация? Ничего подобного! Шуша – молодец, сделал все, что надо, на улице! Дотерпел до утра.
Никита ошарашено смотрел на Виту и ничего не мог произнести в ответ. Даже похвалить пса за то, что он реабилитировал свою репутацию.
– А на улице, представляешь, фургон не вписался в поворот, – продолжала Вита, разуваясь. – Вез фрукты в овощную лавку. Там несколько ящиков вывалилось на дорогу. Клубника рассыпалась и подавилась, так жалко!
Клубника… Раздавленная клубника! Какой же он глупый! Бог весть что вообразил!
– Что-то случилось? – осеклась Вита, не дождавшись от Никиты ни слова. – Ты в порядке? Или… Ты мне не рад? Мне лучше уйти, да?
Ее губы дрогнули, на красивом личике промелькнула тень. Вита неловко улыбнулась и попятилась к двери. Только тогда Никита отмер и выдохнул:
– Больше так не делай.
– Что? – испугалась она.
– Не исчезай. Хорошо?
– Я же Шушу…
– Не исчезай, – повторил Никита. – Вообще. Понимаешь?
– Да куда же я исчезну… от Шуши, – вздохнула Вита, подняла на Никиту глаза и улыбнулась.
Глава 24
«…Когда придет время уйти со сцены, мое последнее выступление всем запомнится как яркое шоу…»
(из интервью Анфисы изданию «Патефон»)
Анфиса не знала, сколько дней она провела в чужом доме, обстановку которого так и не успела увидеть. Сраженная высокой температурой, она без сил лежала в постели, утратив связь с реальностью и плавая в нездоровой дреме. Так тяжело Анфиса еще не болела, хоть любая незначительная простуда оборачивалась для нее лихорадкой.
Роман все эти вязкие дни не отходил от нее: сидел рядом, положив прохладную ладонь ей на раскаленный лоб, и что-то шептал в утешение. Давал ей по часам лекарства и заставлял пить бульон и воду. Снова Роман ее спасал и приободрял, совершенно позабыв о себе. Только раз на встревоженный вопрос Анфисы ответил, что рука у него заживает и почти уже не беспокоит.
Дважды приезжал знакомый доктор: слушал легкие Анфисы, вкалывал лекарства и давал какие-то указания, которые Роман выслушивал с самым серьезным видом.
Иногда Роман устраивался с ноутбуком в кресле возле окна и работал. И тогда Анфиса, делая вид, что дремлет, украдкой любовалась им. Нередко Роман, думая, что она спит, на нее смотрел, и в его взгляде в такие моменты читалась не тревога, а нежность. Но стоило Анфисе пошевелиться, как Роман тут же делал вид, что увлечен работой.
Чем он занимался – она не расспрашивала. Но когда он выходил в коридор, чтобы кому-то позвонить, в душу Анфисы закрадывалась тревога: что происходит, что их ждет в будущем? Но больше, чем неясные перспективы, ее страшило расставание с Романом. Она боялась думать об этом, но чувствовала, что дальше их дороги, как от развилки, пойдут в разные стороны.
Постепенно Анфиса начала выздоравливать. В один из вечеров температура наконец-то спала, но на смену жару пришел сильный озноб, от которого не спасали два толстых одеяла. Не на шутку встревоженный, Роман схватился за телефон. Анфиса хотела успокоить его, но вместо слов только клацнула зубами. Это показалось ей смешным, однако Роман даже не улыбнулся. Но телефон отложил, лег рядом с Анфисой и обнял ее.
Ей сразу стало жарко, но не от тепла кожи Романа, а от близости его тела и аромата лосьона после бритья. Оглушенная нахлынувшими на нее ощущениями, Анфиса замерла, боясь даже вдохом нарушить это обжигающее счастье. Но Роман, коснувшись ее волос невесомым поцелуем, тут же все и испортил, ляпнув несусветную глупость:
– Не бойся, я тебя не трону. Только согрею.
Анфиса завозилась в его объятиях, чтобы посмотреть ему в глаза и сказать, какой он дурак, раз отрицает очевидное. Разве сам не замечает, что между ними искрит так, что от каждого случайного прикосновения будто бьет током? Что между ними – та самая «химия», которая, если не дать ей выплеснуться, выжжет их изнутри. И что боится Анфиса не того, что Роман ее «тронет», а что он слишком увлекся благородными поступками и высокими целями.
А может, все дело не в высоких целях, а в наличии у него той, кому он признался в любви? От этой мысли Анфису снова бросило в озноб. И вместо того, чтобы высказать Роману все про «химию», притяжение и «электричество», она прямо спросила:
– У тебя есть девушка?
– Что? – не понял он и чуть отодвинулся.
– Там, в деревне, ты кому-то сказал, что тоже любишь…
– А, – засмеялся Роман. – Это мама мне звонила.
– А, – в тон ему ответила Анфиса, чувствуя себя ужасно глупо.
Роман крепче обнял ее, но когда она снова пошевелилась, шепнул:
