— Нравлюсь? — спрашиваю тихо.
Он смотрит на меня, наконец, растягивает презерватив по стволу, а потом кидается сверху. Подгребает под себя, обнимает одной рукой, прижимая к себе вплотную, другой — держит свой вес. Я закидываю ноги на его бедра.
Его губы снова на моих губах, он быстро ведет языком, а потом опять целует. Теперь глубоко, нетерпеливо, словно подготавливая: «Сейчас я буду в тебе, но уже не только во рту». И мне нравится эта дикость на грани грубости, неудобства. Она обескураживает. Она ему подходит. Нам с ним.
Яр приподнимается на локте, рукой направляет член в меня, я чувствую его головку, прижимающуюся к моим половым губам, раздвигающую их плавными движениями. А потом он, не давая мне осознать происходящее, толкается бедрами. Плавно, но одновременно сильно. Наполняя меня одним толчком, проникая сразу до упора.
От ощущений и понимания, что он во мне, я, кажется, сгораю заживо в его бешеных кельвинах. Сжимаю пальцами его лопатки, выгибаюсь в пояснице, и кажется, зажмуриваюсь. Я словно стесняюсь того, что я испытываю. Того, что мне так хорошо с мужчиной.
Жалобный писк вырывается из моего рта, когда он приподнимает мои бедра, чтобы оказаться еще глубже. Не щадит, не дает отдышаться. Ему важно заполнить меня собой, присвоить, в этом он весь. Порывистый, страстный. По-мужски грубый, но одновременно щедрый на ласки. Каждым движением заявляет на меня права. На мое тело, на мою душу. Теперь уже точно его, теперь навсегда.
От эмоций, любви, наслаждения слезы выступают на моих глазах. Ярослав замирает, чуть приподнимаясь, смотрит на меня, часто дышит. Бегло пробегает поцелуями по щекам, глазам.
— Ну вот, а лгала, что не девственница, — шепчет мне нежно, будто убаюкивая. — Не плачь, ты освоишься, — его бахвальство проявляется даже сейчас, в ответ я закатываю глаза, принимая его целиком, в том числе с не знающим границ самомнением.
— Не льсти себе, — отвечаю смело, на что он выходит полностью, чтобы тут же сделать еще один толчок. На этот раз быстрее и резче. Выбивая воздух из моих легких, заставляя вновь ахнуть. И снова он замирает внутри, наблюдая за моим приоткрытым от удовольствия ртом, пылающими щеками. Тушит мои стоны поцелуями, при этом не покидая даже на сантиметр, не облегчая мне это. Совершает круговые движения, растягивая под себя, отчего мои пальцы дрожат и напрягаются.
— Потерпи, больно только в первый раз, — шепчет мне с улыбкой. — Больше не должно, — подбадривает.
— Люблю тебя, хоть ты и дурак, — отвечаю этому эгоцентричному человеку. Сама понимаю, что ревнует меня, даже сейчас, находясь внутри меня до самого упора, — ревнует.
— А я тебя, порочный хомячок, — не задумываясь и не мешкая. Вообще ни секунды! После чего он снова целует и начинает двигаться. Сильно, мощно. До боли от стертой об пол кожи на позвоночнике, до смущения из-за того, какая я мокрая и доступная под ним. До потрясающего наслаждения, рожденного каждой клеточкой, которой он касается. До моих частых стонов от его напора, неотступно толкающего нас обоих к оргазму.
— Боже мой, — шепчет он, чувствуя собой мои спазмы, замедляя ритм, прикрывая глаза, не в состоянии скрыть свой кайф. — Ты кончаешь, Катенька? Шелковая моя, так сильно сжимаешь. С ума сойти.
Я ничего не отвечаю, лишь всплескиваю руками, умоляя продолжать, и он охотно возвращается к былому темпу, наращивая его, усиливая мое удовольствие. Толкается в меня сильнее и сильнее, пока не кончает сам с глухим стоном, опуская голову, напрягаясь, чтобы вскоре полностью расслабиться. Выходит из меня не сразу, лишь спустя несколько фрикций. Не может, слишком нравится. Вот бы наживую с ним… вот бы… дать ему еще больше, сделать еще приятнее…
Ярослав перекатывается вместе со мной на спину, наконец-то я лежу сверху и мне мягко. В голове ни единой мысли. Нам обоим очень хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было. Мы обнимаемся, он машинально гладит меня по ягодицам, я закинула на него ногу — мы все еще заявляем свои права на тела друг друга. Нас можно понять, мы терпели, мы ждали. Мы отчаянно с собой боролись все это время.
К реальности возвращает спина, саднящая все сильнее, неприятно пульсирующая, но я решаю подумать об этом позже. Он в экстазе, закрывает глаза, дышит. А я, немного придя в себя и воспользовавшись моментом, начинаю исследовать его обнаженное тело: собираю пальцами капельки пота на его висках, пробегаю по груди, повторяю контуры татуировки. На его торсе, немного сбоку, написано единственное слово крупными черными буквами: «Добро». Символично.
— А вам разве можно татуировки? — спрашиваю тихо, нарушая молчание.
— Смотря какие, — отвечает прерывисто, он запыхался. Потом, облизнув губы, добавляет: — Свастику на всю спину — нет, — хмыкает. — Я ж не разведчик, Кать, немножко — можно.
— А почему «добро»?
Он пожимает плечами:
— Как-то раз захотелось.
А мне хочется по-детски смеяться от подхвативших эмоций: радости и восторга от случившегося. Но всего через несколько минут, пока принимаю душ, мое настроение вдруг меняется. Вместе с потоком теплой воды меня окатывает тяжестью и стыдом. Как будто бы я изменила бывшему, получив удовольствие с другим мужчиной. Как он и говорил, как и пророчил мне столько миллионов раз. Зажмуриваюсь и качаю головой. Я сделала все правильно, потратила месячную зарплату на то, чтобы расстаться по-хорошему. Но я… чувствую вину за свое счастье. Вину такой силы, что слезы наворачиваются и руки начинают трястись.
От Ярослава не скрывается перемена в моем настроении. Он заходит в ванную, рассматривает меня, а потом хватает за плечо, просит повернуться спиной. Ему кажется, я переживаю из-за ран.
— Кать… Ничего себе… Ты тормози меня, — он округляет глаза. Я вижу в отражении алые пятна на светлой коже и думаю о том, могут ли они быть платой за полученный кайф? — Я бы никогда не сделал тебе больно осознанно. Я шутил, когда говорил потерпеть. Блть, если бы я знал, что ты и правда терпишь… Что это вообще за дебильная комната без мягкой мебели?!
— Я не терпела, честное слово. Забылась и ничего не чувствовала. Обещаю, в следующий раз я сразу скажу, если что-то не так. Потеряла голову.
— Я тоже потерял. Но… — он целует мое плечо, затылок, это приятно, дует на ссадины, и мне становится смешно. Он ужасно милый в этот момент. — Больше так не делай. Береги себя.
— Разумеется, я не мазохистка, — он обнимает меня со спины, жалеет. И я решаю сменить тему: — Яр, тебе придется часто уезжать? Как в эти дни. Да? — поджимаю губы.
— Не слишком, но иногда придется. Ты привыкнешь, — вновь меняет тон на мягкий, спокойный.
— Я буду все время о тебе думать. С утра до ночи, всегда-всегда. Где бы ты ни был.
— Надеюсь, маленькая. Для меня это очень важно. Очень сильно важно.
— Кстати, ты забрал упаковку от презерватива из папиного кабинета? — вдруг пугаюсь.
— Ха, это был кабинет? А зачем ему кабинет, домохозяину? — усмехается. — Забрал-забрал, не переживай.
