– Ты что, брат, здоров ли?
Александр заморгал, словно спустившись с небес, и уже через секунду оказался в объятиях Белокурова.
– Федор, ты как здесь? – удивленно проговорил он, еще находясь во власти чар своей возлюбленной. – А я к тебе путь держу, представляешь?
Широкое, скуластое лицо Белокурова озарилось улыбкой:
– Ты серьезно? Я был уверен, что ты позабыл своих друзей из-за прекрасной мадамы. Сдается мне, раньше в это время ты еще кормил с ней уточек в парке. Не спрашивай, откуда мне это известно. Я сам люблю этот парк и видел вас там неоднократно. – Он потащил приятеля в экипаж. – Что скажешь об обеде у Парамонова? В его ресторане подают лучшего фазана в вине.
Граф, не думавший о еде (ибо другие мысли занимали все его существо), вдруг почувствовал, что проголодался.
– Фазан в вине – это прекрасно, – кивнул он. Федор обрадовался и похлопал его по плечу своей пухлой белой рукой:
– Вот и отлично. Поехали.
Возница слегка стукнул кнутом красивого гнедого мускулистого коня, и экипаж помчался по улице.
– Так почему ты сегодня не с ней? – поинтересовался Белокуров и тут же оборвал себя: – В конце концов, можешь не отвечать, это не мое дело.
– Нет, мой дорогой друг, я все расскажу. – Граф решил, что Федору можно довериться. Во-первых, ему хотелось поведать кому-нибудь о своей любви, во-вторых, объяснить, что происходит на самом деле, чтобы, когда Оленька станет его законною супругой, в обществе о ней не ходили разные слухи. – Сейчас мы будем реже видеться, – почти шепотом сказал Воронский. – Так решила Ольга. У нее несчастье в семье. Одну проблему я помог ей уладить, но тут же возникла вторая, и мы оба бессильны что-либо сделать.
Белокуров удивленно посмотрел на друга, не понимая ни слова, и Воронский поспешил объяснить:
– Видишь ли, дорогой, я предложил Ольге уйти от мужа, и она согласилась.
Федор подался вперед и издал пухлыми губами звук, похожий на пистолетный выстрел:
– Она бросает своего профессора? Она решается на такой поступок после того, как он вытащил ее из болота?
Его замечание не понравилось графу, и он так сильно сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели.
– Ольга чистая и порядочная женщина, – парировал Александр. – А слухи о ней никогда не имели под собой никакой почвы. Их распространяли люди, называвшие себя благородными и имевшие высокие титулы.
– Если ты о Мишеле Раховском, не такой уж он и плохой парень, – возразил Белокуров со смиренной улыбкой. – Мне приходилось с ним общаться. Он утверждал, что Оленька, жаждая завладеть не только его душой и сердцем, но и состоянием, несколько раз отдавалась ему.
Воронский заскрипел зубами и побелел как полотно.
– Если вы еще раз… – он перешел на зловещий шепот, – позволите себе…
Белокуров поднял руки, словно сдаваясь:
– Ладно, ладно, беру свои слова назад. Может быть, это враки. Но про профессора все же интересно. Как он переживет ее уход? Не мальчик же. Впрочем, об этом нужно было думать раньше, когда Цабель бракосочетался с ней.
– Альберт все знает, – вздохнул Воронский: ему было неприятно об этом говорить. – Знает и практически благословил нас. Он желает Ольге счастья, но она настолько благородна, что не может оставить его в тяжелый момент его жизни.
Федор сощурил зеленые, с золотыми искорками глаза.
– И какой же тяжелый момент наступил в его жизни?
Граф потупился, закусил губу:
– Во-первых, он разорился и был вынужден заложить дом и Ольгины драгоценности.
– Какие драгоценности? – поинтересовался Белокуров.
– Которые дарил ей когда-то, – пояснил Воронский. – Ольга не хотела об этом говорить, и ей пришлось признаться только потому, что я настаивал на том, чтобы она развелась с Цабелем в ближайшее время.
Лоб Белокурова сморщился, он улыбнулся одними уголками губ.
– Странно, что он не заложил свой перстень-печатку, – присвистнул приятель. – Намедни видел его в театре на премьере. Знаешь, он прекрасно выглядел для человека, который переживает уход жены и разорение в придачу.
Граф растерянно заморгал и подался вперед.
– Ты видел его в театре? – Он хрустнул пальцами. – Но когда?
– Погоди. – Федор зашевелил губами, будто что-то вычисляя, и объявил: – Третьего дня. Давали «Кармен». Он привел на оперу своих студентов, намереваясь потом устроить обсуждение. Мы поздоровались, и я не увидел на его лице и тени переживаний. Наоборот, он стоял в толпе и смеялся.
– Третьего дня, – прошептал Александр. – Как это странно!
– Странно что? – удивился Белокуров. – Может быть, как раз нормально. Если человек решил отпустить жену и пожелал ей счастья, почему бы и не порадоваться?
– Кроме всего прочего, он смертельно болен, – выдавил Воронский растерянно. – Ольга сказала, что скоро ее муж не сможет встать с постели.
Белокуров охнул и схватил друга за плечи.
– Цабель смертельно болен и скоро будет прикован к кровати? Но это ложь, мой дорогой. До меня дошли слухи, что он намерен отправиться в Австрию. Это, согласись, вряд ли возможно для смертельно больного, если, конечно, он не желает, чтобы его отпели, как Моцарта, в соборе Святого Стефана. – Он взглянул на побледневшего приятеля и щелкнул пальцами:
– Постой, а что, если Ольга тебя просто развела? Скажи честно, ты дал ей деньги?
Воронский кивнул:
– Я не мог не сделать этого.
– Ты дал ей деньги. – Белокуров вздохнул. – Только не говори, что сумма умопомрачительно большая.
– Пятьдесят тысяч, – выдохнул граф. – Они были нужны ей. Благодаря им Альберт выкупил дом. Ольга не осталась на улице. – Он понимал, как жалко звучат его объяснения.
– Господи! – простонал Федор и схватился за голову. – Тебе скоро тридцать лет, Александр! Как ты мог так глупо попасться? Поверь, она не собирается уходить от Цабеля. И твои денежки потрачены на ее личные нужды, но не на выкуп жилья. Держу пари, сегодня она сказала тебе, что вам не нужно часто встречаться, вовсе не потому, что Альберт смертельно болен. Как ни больно тебе это услышать, но хитрая бабенка потеряла к тебе интерес. Скажи, для тебя это большая сумма?
– Кое-что у меня осталось, но это не позволит мне вести прежнюю жизнь, придется экономить, – признался Александр и схватил Федора за руку: – И все-таки ты не прав. Ольга не хотела брать деньги. Мы договорились, что это в долг, и она обязательно вернет их, когда дела ее семьи поправятся.
