Наружу хлынул поток золотых монет.
Дрожа, я поднял одну из них, рассматривая вычеканенный профиль короля и герб. Золотая гинея стоимостью двадцать один шиллинг – чуть больше фунта. Каждая такая монета была целым состоянием. Я стоял на коленях посреди целой кучи гиней, текущих, словно кровь, из расколотого сундука. Здесь были их сотни. Сотни!
Вот оно.
Мука и монеты. Теперь у меня есть все нужные доказательства.
И тут я услышал звук.
Глава 43
Я резко повернулся. Золотые монеты со звоном разлетелись по полу, посылая во все стороны вспышки света.
В дверях стоял мужчина. Я не мог понять, кто это. Фонарь, который он оставил на крючке в коридоре, позволял рассмотреть лишь тёмный силуэт. Впрочем, силуэт выглядел очень знакомо.
Я вскочил на ноги.
– Э… Мастер Гален, я…
И тут я замолк. Это был не Гален. Теперь, когда я встал, мой собственный фонарь осветил его лицо. Высокий, как и Гален, но более худощавый. Глаза у него были у`же, губы тоньше, нос слегка крючковатый. Черты не такие приятные, как у аптекаря… но теперь, когда я видел и лицо, и фигуру, что-то царапнуло меня – и последний кусок головоломки встал на место.
– Братья, – прошептал я.
Мужчина приподнял бровь.
– А ты, оказывается, умеешь говорить? Как интересно. Кто бы мог подумать? – Он провёл ладонью по своему не слишком красивому лицу. – Я бы на твоём месте не стал рассказывать брату, что ты заметил сходство.
Он вошёл в кладовую, оставив дверь приоткрытой. Мужчина был не так широкоплеч, как Гален, но я не сомневался, что он сильнее меня. Интересно, а быстрее ли?.. Я сделал шаг вперёд, словно бы невзначай потянувшись к поясу. Мужчина, однако, заметил моё движение.
– Не советую этого делать. – Он опустил ладонь на рукоять собственного ножа. – Возможно, у нас обоих есть оружие, но ты быстро убедишься, что я владею им намного лучше.
Я фыркнул.
– Это можно проверить.
– О, перестань. – Мужчина махнул рукой. – Бравада не в твоём характере. И тебе недостаёт лицемерия, чтобы правдоподобно её изобразить.
Он был прав. Менее всего мне хотелось устраивать драку на ножах или на чём бы то ни было. Между тем мужчина не двигался с места – и хорошо. Нужно задержать его: дать Салли больше времени и дождаться появления Тома.
– Чего вы хотите? – спросил я.
– Думаю, ты и сам отлично знаешь.
– Разве?
– На тебе всё написано большими буквами. То, как ты смотришь на меня, а потом переводишь взгляд на дверь. То, как сжимаются твои губы, выдавая страх. То, дёргается твоя рука – и, помимо воли, тянется к ножу, спрятанному под рубашкой. Даже то, как ты стоишь – не прямо лицом ко мне. Твоё тело уже готово бежать. Я могу читать тебя, Кристофер. Это моя работа. И, полагаю, ты отлично знаешь, кто я такой.
Его слова припечатали меня к месту. Я понял, что делаю все эти вещи именно так, как он описал. Сердце сжалось. Что ещё он знает? В любом случае не было никакого смысла притворяться.
– Вы Мельхиор.
Он слегка поклонился.
– Вообще-то Уолтер. Но Мельхиор звучит гораздо цветистее, а это важно, знаешь ли. Хорошее имя определяет персонажа.
Мельхиор – я не мог заставить себя назвать его Уолтером – казалось, был только рад поговорить. Тем лучше.
– Мельхиором, – сказал я, – звали одного из трёх волхвов, пришедших поклониться новорождённому Господу нашему, когда он лежал в яслях.
– Да! Лучшее имя для пророка, предвещающего смерть. Он покорён Господу, но знает тайну. Вдобавок это имя, по-моему, звучит довольно зловеще. Мой брат считал, что я должен назваться Иезекиилем. Можешь себе представить? Никакого воображения.
Я поймал себя на том, что снова смотрю на дверь. Надо прекратить это.
– Вот почему он выбрал имя Галена? В честь величайшего врача в истории.
– Ага. Теперь понял? Тяжеловесно. Как с ним вообще разговаривать?
– Похоже, вы думаете, что это сойдёт вам с рук? – поинтересовался я.
Мельхиор кивнул на монеты, разбросанные под ногами.
– Уже сошло.
– Я разоблачил вас. Скоро и остальные обо всём узнают.
– Я в этом сомневаюсь. А уж ты, Кристофер, никого не разоблачил. Ты всего лишь заглянул за кулисы нашего маленького театра. – Он потёр нос. – Мне чрезвычайно любопытно, как ты догадался. Хотя, полагаю, ты не захочешь рассказывать.
Он говорил настолько рассудительно, что я растерялся.
– Вы спрашиваете меня?
– Это лучше, чем заставлять силой, верно? Я мог бы и заставить, если твоя гордость того требует. Но не хочу. Зато очень хочу понять, где мы прокололись. Правда, смею предположить, что второго такого шанса нам не представится. Но мне очень нравится с тобой разговаривать.
Я оторопело уставился на него.
– Я проходил в этой чёртовой маске всё лето, – посетовал Мельхиор, – и только и делал, что распинался о пророчествах и чуме. Мне скучно. Вот уже несколько месяцев я не могу ни с кем нормально поговорить. – Он пожал плечами. – Можешь ничего не рассказывать, если не хочешь. Но ты должен понимать, что в конце концов мы всё равно выбьем из тебя правду. Почему бы не избавить себя от лишних сложностей?
Я понимал, что он пытается манипулировать мной. Ему нужно выяснить, что мне известно, прежде чем от меня избавиться. Тем не менее мои перепуганные внутренности согласились, что Мельхиор прав. Он получит ответы – так или иначе. А если мы продолжим говорить, у меня будет то, что нужно сейчас больше всего: время.
Я поймал себя на том, что снова смотрю на дверь, и мысленно.
– Ладно. – Я сделал паузу, словно бы размышляя.
Мельхиор прислонился к расколотому дверному косяку, с интересом наблюдая за мной.
– В Лондоне начинается чума, – медленно начал я. – Вы приезжаете раньше брата. А может, вы уже были в городе. В любом случае на сцене вы появляетесь первым. Появляетесь в своей роли – чумной доктор, приехавший помочь. Получить работу не трудно: большинство городских врачей уже сбежали, а немногие оставшиеся не хотят иметь дело с чумными больными – это слишком опасно. Вы, может быть, даже немного разбираетесь в медицине и пытаетесь лечить то тут, то там. Но на самом деле вы здесь не за этим. Вам нужно подготовить почву.
Мельхиор улыбнулся и кивнул:
– Продолжай.
Я глубоко вздохнул.
– Вы начинаете травить людей. Это достаточно просто. Всё, что нужно сделать, – предложить им венецианскую патоку, сказав, что это поможет избежать болезни. Затем, если вы хотите кого-то отравить, то добавляете яд в своё лекарство. Поскольку все думают, что получают одну и ту же патоку, и большинство из них не заболевают, никто не понимает, что вы делаете. Вдобавок вы выбрали яд, вызывающий симптомы, похожие на чуму. Поэтому, когда люди заболевают, никто и не сомневается, что это чума. Вы же продолжаете давать им «лекарство», от которого становится только хуже. В конце концов человек умирает – ещё одна жертва среди тысяч других. Но убийство – не самоцель. На самом деле вам нужно стать пророком. Поэтому прежде чем убить человека вы предсказываете его смерть. Такой-то мужчина, такая-то женщина, такие-то дети – умрут. И, разумеется, пророчества сбываются. Вы ведь сами отравили всех этих людей. Сперва вы убиваете только простолюдинов. И некоторых выбираете не случайно. Например, вы отравили сирот в Криплгейте…
