Как и все остальные, Олдборн некоторое время созерцал обломки. Затем он заметил меня и подошёл. Я узнал бумагу, которую он держал: это было моё собственное письмо, которое я отправил доктору Парретту в надежде, что он перешлёт его лорду Эшкомбу. Но, как оказалось, доктор предпочёл обратиться к магистрату Олдборну.
Не говоря ни слова, магистрат Олдборн протянул мне письмо. Я слишком устал, чтобы что-то объяснять, а потому просто кивнул и указал на обрушившийся склад. Олдборн увидел своего секретаря, лежавшего у стены.
– Генри. Генри! – крикнул он, но маленький человек продолжал что-то бормотать себе под нос.
Я вновь обрёл голос.
– Если вы будете говорить с ним, – сказал я магистрату, – то услышите очередную ложь.
Олдборн нахмурился и взмахнул письмом:
– Так это правда?
– Да.
Он покачал головой.
– Это слишком ужасно. Я не верю. Такого просто не может быть.
Я кивнул на обломки.
– Если вы разберёте камни, то найдёте там доказательства.
– Какие же?
– Около семисот гиней, – сказал я.
Магистрат Олдборн моргнул. Затем он повернулся к городской страже.
– Начинайте разбирать завал.
Они отправились выполнять приказ. Через секунду Олдборн подозвал двух из них и указал на Генри.
– Охранять его.
Но страже не о чем было беспокоиться. Генри не собирался бежать. Он просто уныло смотрел на охранников, убирающих обломки, и повторял одно и то же – снова и снова. На какое-то время звук падающих камней и гул толпы заглушили его. Затем ветер сменился, и я наконец услышал его слова.
– Мои мальчики, – говорил Генри. – Мои мальчики.
6–10 сентября 1665 года
Общее число смертей от чумы: 46 394
Глава 50
Олдборну не потребовалось много времени, чтобы найти доказательство моих слов. Посмотрев на пыльные золотые монеты в развалинах склада, магистрат сказал, что мы можем идти. Стражники удвоили усилия, откапывая украденные деньги. Двоих Олдборн отправил конвоировать Генри, и они уволокли его прочь.
Я бы не отказался, чтобы и нас кто-нибудь уволок. Предплечье так болело, что больше я ничего не чувствовал. И, судя по количеству ссадин и ушибов на моём теле, вероятно, это было милостью свыше.
Салли вообще не могла ходить сама. У меня была сломана рука, а у Тома – повреждена нога, и никто из нас был не состоянии нести девушку. Немного порыскав вокруг, Том нашёл возле заброшенного дома тележку, посадил в неё Салли и, прихрамывая, покатил по улице. Я молча шёл рядом с ним, молясь, чтобы мы успели добраться домой раньше, чем я грохнусь в обморок.
На полпути Салли посмотрела на нас и нарушила тишину. Сморщив скособоченный нос, она проговорила.
– Вы двое выглядите ужасно.
Я прыснул.
– Не смеши меня, – сказал я. – И так больно.
В Блэкторне мы обработали свои раны. Салли пришлось хуже всех. Она в конце концов сломала свои многострадальные рёбра, и я обмотал её грудь тугой повязкой. Кроме того, помимо пореза на руке и сломанного носа, оказалось, что у Салли трещина в скуле. После немалого количества маковой эссенции и ещё большего количества воплей я выпрямил ей нос и перевязал лицо, обмотав голову Салли тканью. Из-за повязки виднелись только глаза, обведённые чёрными кругами, и это придавало Салли сходство с одним из наших чучел – енотом, привезённым из Нового Света.
После этого Том стал подшучивать над Салли, оставляя енота то тут, то там – по всему дому, и девушка натыкалась на него в самых неожиданных местах. Тогда в отместку Салли – пока Том спал – распорола швы сзади на его штанинах. Теперь куда бы Том ни шёл, его подштанники были на всеобщем обозрении. Я, конечно, ничего не сказал, но то и дело слыша мой хохот, Том, кажется, заподозрил неладное.
Что касается меня, здесь было не до смеха. Мне досталось почти так же сильно, как и Салли. Том вправил сломанное предплечье и помог наложить на раны от ножа мёд и паутину. Левая рука онемела, и я её почти не чувствовал. Полагаю, это было к лучшему, но несколько следующих дней я очень беспокоился. Если не удастся уберечь рану от инфекции, я могу потерять руку. Каждый божий день я молился, чтобы этого не произошло.
Хотя Том был ближе всех к взрыву, он пострадал несравненно меньше. Он сильно ушибся и обжёгся – вся его спина покрылась желтовато-фиолетовыми пятнами и волдырями, а правое колено распухло как пузырь, но это была малая цена, учитывая, в какую переделку мы попали. К счастью, раны, полученные в бою, оказались не слишком серьёзными. На шее, рассечённой арбалетной тетивой, вероятно останется шрам. Но более всего меня тревожила рана в боку – нож прошёл прямо над печенью. Впрочем, всё оказалось не так плохо, как выглядело. Лезвие рассекло мышцы, но, слава богу, не задело жизненно важные органы.
Как самый здоровый из всех, Том взялся заботиться о нас – менял повязки и готовил еду. Он волновался о своей семье и отправил записку на корабль, объяснив, что на самом деле у него не было чумы. В ответ Тому пришло письмо, залитое слезами его матери. Она писала, что Том должен поскорее присоединиться к ним на корабле.
Том сидел в мастерской рядом со мной, перечитывая послание снова и снова.
– Можешь идти, если хочешь, – сказал я, хотя при этой мысли у меня сжалось сердце. – Мы с Салли справимся.
– Они правильно поступили, не так ли? – сказал Том, всё ещё глядя на письмо. – Я имею в виду: когда оставили меня, решив, что я болен. Им ведь неоткуда было узнать правду. – Том покивал. – Да, это был правильный выбор. Я бы никогда не простил себе, если б заразил своих сестёр.
Он перевёл взгляд на меня.
– Тебе тоже следовало держаться подальше.
– И пропустить всё веселье? – Я махнул рукой. – Никогда.
Том по-прежнему смотрел на меня.
– Никогда, – повторил я. – И ни за что.
Он перевернул письмо на чистую сторону и положил его на верстак.
– Можно воспользоваться твоим пером?
Его ответ был коротким.
Я люблю вас всех, очень скучаю и каждый день за вас молюсь. Но я останусь с Кристофером.
Том.
Мы слышали о Генри. Весь город узнал об афере, которую он пытался провернуть вместе с Мельхиором и Галеном. Я боялся, что начнутся беспорядки, но, к моему удивлению, ничего не случилось. Ну, почти ничего.
Олдборн объявил, что планирует предать своего бывшего секретаря суду. Однако суды не функционировали, и народ решил не ждать, когда они вновь откроются. Толпа пришла в ньюгейтскую тюрьму, ворвалась в камеру Генри и вытащила его на улицу. Думаю, они намеревались посадить Генри в клетку, но до этого дело не дошло. Все закончилось к тому времени, как толпа добралась до Чипсайда. Я слышал, что некоторые люди сохранили сувениры с того дня, чтобы положить их в медальоны, как талисманы, охраняющие от чумы.
