Вторая операция прошла успешно. Пациентка опять восстановилась и вернулась на работу, при этом продолжила заниматься сыном и каратэ. Больная стала моим главным и любимым источником интернет-мемов и шуток. Редко какая неделя проходила без какой-нибудь веселой, иногда даже слегка неприличной шутки, видеоклипа или фотографии, присланной пациенткой в соцсетях. Она также отправляла мне письма с вырезками из газет своего маленького городка, в которых описывались какие-то нелепые события. Я понял, что этой интеллектуальной даме сложно смириться с неторопливой, почти деревенской жизнью.
Женщина приезжала на визиты каждые три месяца, и в ее анализах крови и снимках не было никаких изменений. Но через год после операции мой оптимизм лопнул как мыльный пузырь. В печени пациентки появилось несколько новых опухолей. В ходе КТ новообразований в других органах обнаружено не было, поэтому после 3-месячного курса химиотерапии я выполнил третью операцию, сочетающую в себе резекцию и радиочастотную абляцию появившихся метастазов.
Больная еще восстанавливалась после этого вмешательства, когда я зашел к ней в палату с целой группой резидентов, интернов и студентов-медиков.
– Я ждала Вас и Вашу команду, доктор, – объявила она. – Я хочу показать всем, что создал безумный ученый.
Пациентка стянула простыни, чтобы продемонстрировать комбинацию шрамов от предыдущих операций и нового разреза, со словами: «Та-да, Франкенживот!»
Тем не менее больная, хоть и неохотно, но согласилась на дополнительные 3 месяца химиотерапии, отметив, что это лечение «сводит ее с ума». Энергичная и неутомимая «мисс Франкенживот» после восстановления вернулась в свой маленький городок. Еженедельный поток шуток, картинок и оптимистичных сообщений возобновился. По почте я получил рисунки ее сына, который карандашом изобразил хирурга (меня), оперирующего его маму. На полях были неразборчивые пометки, которые моя пациентка назвала «благодарственными письмами» ее ребенка. Она также предупредила, что сын тоже занялся каратэ и в случае чего меня ждет двойной нокаут.
Супер! Риск вырос вдвое!
На каждом визите пациентка повторяла, что у нее есть сын и мы должны победить эту «тварь». Я отчаянно хотел поверить, что эта молодая женщина может отправить в нокаут и рак, но, к сожалению, это было не так. Через 6 месяцев после третьего курса химиотерапии у больной появились множественные метастазы в легких, брюшной полости и малом тазу. Несмотря на сильную боль, моя невероятная пациентка находила в себе силы посмеяться над, казалось, безысходной ситуацией. На визите она описывала свое самочувствие следующим образом: «Меня тянут голой задницей по разбитому асфальту, привязав к BMW, которое несется со скоростью 110 км в час». Пациентка выбрала именно это сравнение, потому что, по ее словам, она была леди высшего класса и хотела, чтоб я этого не забывал. Мне и не удалось бы, даже если б захотел, стереть из памяти ее метафоры, а главное – стойкость.
Мои коллеги скомбинировали несколько обезболивающих, но даже эти сильные лекарства помогли не полностью. Примерно через месяц пациентка сообщила, что «BMW сбросила скорость». Потрясающая женщина! Положение больной не могло меня не расстраивать, но уважение и восхищение ее неизменной решимостью и оптимизмом росло с каждым визитом.
Спустя 30 месяцев после того, как я первый раз встретил каратистку, у нее развился кашель. Рентгенография показала, что за несколько дней размеры метастазов в легких почти удвоились. В воскресенье вечером из-за усиления кашля и одышки больную перевели в отделение неотложной помощи. Ее осмотрел один из моих коллег, и мне сообщили о переводе в понедельник с утра.
Я сразу направился в палату к пациентке. Там было темно, жалюзи были опущены. В истории болезни было указано, что у больной «затруднено дыхание», но ситуация оказалась гораздо хуже, чем я представлял. Этот образ неизгладимо запечатлелся в моей памяти. На женщине была большая кислородная маска, и она тратила все, что смогла вдохнуть, чтобы попрощаться со своим 6-летним сыном по телефону. Она знала, что умирает. Единственным человеком в палате, помимо самой больной, была ее мать.
Они обе были в ужасе. Мать сообщила мне, что ее дочь боролась за каждый глоток воздуха уже около 6 часов. Она делала по 40–60 коротких быстрых вдохов в минуту. Несмотря на сильный поток кислорода через маску, больная использовала все мышцы шеи, груди и брюшной стенки, чтобы ей досталось хоть немного воздуха. Каждый вздох сопровождался изнурительными усилиями. После душераздирающего разговора с сыном женщина повесила трубку и едва смогла произнести, что ей страшно.
Я был ошарашен, когда пациентка попросила заплаканную мать на мгновение нас покинуть. Когда та ушла, я присел рядом с кроватью больной и взял ее за руку. Ей потребовалось более 5 минут, чтобы произнести пару предложений. Раньше она бы справилась за 15–20 секунд. Пациентка выдыхала по несколько слов, затем следовала долгая пауза, за которую она накапливала кислород на следующее предложение. Она рассказала, что попрощалась со своим сыном и отцом. Больная обещала сыну присматривать за ним с небес. После минутной паузы она заметно успокоилась и посмотрела мне в глаза: «За Вами я тоже буду присматривать». Полностью ошеломленный, я выдавил из себя слова благодарности. Она кивнула в сторону двери, показывая, что готова к возвращению матери. Та вошла, села на край кровати и крепко взяла ее за правую руку, а я так и остался держать левую.
Пациентка отказалась от полноценной реанимации еще в воскресенье. Она не хотела оказаться на ИВЛ или в окружении врачей в момент смерти. Больная понимала, что такой исход неизбежен и ничто не может его изменить. Но кислородной маски было явно недостаточно, чтобы возместить объем легких, пораженных метастазами.
Женщина с тоской посмотрела в окно, и я поднял жалюзи, чтобы она увидела солнце. На наших глазах ногти, пальцы, а затем и губы больной посинели. Ее дыхание стало медленным и нерегулярным. Так моя пациентка ушла из этой жизни.
Несмотря на нахлынувшие эмоции, через несколько минут я автоматически перешел в режим доктора и прощупал пульс на сонной артерии пациентки. Его не было. По моим щекам невольно покатились слезы. Во время последнего мучительного пятиминутного разговора больная настаивала, чтобы я не оплакивал ее кончину, а продолжать работать и побеждать рак. Но, даже зная, что это непрофессионально, я не мог остановиться. Наконец, мне удалось утереть слезы рукавом белого халата. Я вышел из палаты и сообщил медсестрам о времени смерти больной.
Благодать. Именно так я воспринимаю встречу с этой женщиной. Я видел, как пациентка умирает, медленно задыхаясь. Ее последние слова были адресованы мне. Сначала я изо всех сил пытался понять, почему мне достался этот бесценный подарок, ведь я потерпел неудачу, и больная проиграла свою борьбу с раком. В конце концов я решил, что такой дар не позволено подвергать сомнению, и принял его со смирением.
На следующий день после смерти пациентки ее мать позвонила в мой кабинет и оставила номер телефона, по которому я перезвонил. Это был мобильный телефон моей пациентки. Я услышал ее обычный жизнерадостный и слегка дразнящий голос, предлагающий оставить сообщение. Сначала я расстроился, но затем вспомнил, что больная обещала присмотреть за мной. Я улыбнулся и оставил сообщение. Позже мать пациентки поблагодарила меня за то, что я остался в палате в самый страшный и трудный момент. Я оценил силу духа этой женщины, когда она призвала меня продолжить работу и поиск методов лечения и борьбы с болезнью, унесшей жизнь ее дочери.
