– Несколько.
И снова ложь.
– Какой у тебя аппетит?
Я хмурю брови. Что за тупой вопрос. Это так бессмысленно и глупо, что я отвечаю честно.
– Хороший.
– А сон?
– Я не сплю, – выпаливаю я.
Доктор Ратледж удовлетворенно откидывается на спинку стула. Я попалась в ее ловушку. Рано или поздно кто-то из нас двоих должен был облажаться. Это лишь вопрос времени. Я отворачиваюсь. Я зла на себя. С другой стороны, оно даже лучше, что правда вылезла наружу.
Секунды идут, но ни она, ни я не сказали ни слова. Я снимаю с рукава нитку и все время чувствую на себе ее взгляд.
Она прерывает молчание первой:
– Почему ты не можешь спать?
Я стискиваю зубы и ничего не говорю. Минуты тикают дальше.
– Ты чем-то расстроена, – говорит она. – О чем ты думаешь?
Я неловко ерзаю в кресле.
– О Лане.
– А что с Ланой?
Я наклоняю голову.
– Вы только что спросили «А что с Ланой?», – подражаю я ее голосу. – Моя подруга нуждается во мне. Я же торчу в психушке и не знаю, когда меня выпустят. Конечно, я буду думать о ней.
– А как ты себя чувствуешь, когда думаешь о ней?
– Я только что сказала вам, – огрызаюсь я.
– Нет, ты сказала мне, что думаешь о ней. Что ты ей нужна. И что ты застряла в психушке. Я же спросила, как ты себя чувствуешь.
Ее слова причиняют мне боль.
– Виноватой, – медленно отвечаю я. – Я чувствую себя виноватой.
Я сжимаю пальцы вокруг локтей. Что-то зловещее ложится мне на плечи. Мои мышцы мгновенно напрягаются.
– Почему? – спрашивает она.
Я начинаю отвечать, но умолкаю. Воцаряется минута блаженной тишины. Я не слышу голосов в коридоре. Никакого щебетания птиц за окном, никакого завывания ветра.
И вдруг в моих ушах раздается хлопок. Внезапно я слышу эхо голосов. Они медленно приближаются ко мне и вдруг все разом проникают мне в голову. Теперь в ней настоящий гвалт. Искаженные голоса, и все звучат одновременно.
Мою голову наполняют вопли, крики, визг, смех, плач, стоны. Из-за них мои мысли путаются. Меня выживают из собственной головы.
Мои руки дрожат.
Я действительно теряю контроль над собой, но это вина доктора Ратледж. Да, и до наших сеансов и групповой терапии все было неидеально, но не так ужасно, как сейчас.
Внутри меня начинает нарастать напряжение. Я как будто медленно растворяюсь, исчезаю из собственного тела. Страшно потерять контроль над собой. Хотя я сижу, я чувствую, что теряю равновесие. Мое тело наклоняется вперед.
На меня накатывает волна паники. Я вскакиваю со стула, спотыкаюсь и отлетаю к стене.
– Я знаю, что вы делаете! – кричу я. Мой голос дрожит. Доктор Ратледж с тревогой смотрит на меня. – Вы говорите, что хотите помочь мне выйти отсюда, но это неправда. Вы как все здешние доктора. Вы задаете вопросы, чтобы просмотреть список симптомов. И, если у меня есть какие-то из них, значит, у меня то или это расстройство! Но мне не нужна ваша помощь! – Я перекрикиваю голоса. – Я единственный нормальный человек в этом гребаном заведении, но из-за вас я превращаюсь в очередного психа!
Доктор Ратледж сидит прямо.
– Успокойся, Наоми, – мягко говорит она.
– Нет! – Я тычу в нее пальцем. – Пусть ваша семья упечет вас в психушку. Пусть все, кто вам нужен, кого вы любите, бросят вас, когда вы нуждаетесь в них больше всего!
Я сжимаю руки в кулаки и бью себя по голове. Если ударить посильнее, я, возможно, выбью все эти голоса.
– Стоп. – Доктор Ратледж вскакивает со стула. Видно, что она напугана и не знает, что делать. – Перестань! – кричит она.
Я закрываю глаза и продолжаю размахивать кулаками.
– Наоми! Прекрати!
Ее голос ближе. Поняв это, голоса в моей голове начинают паниковать. Они начинают вопить громче. Они срываются на визг, в моих ушах стоит звон. Это так больно, что по моему лицу текут слезы.
В следующий миг она хватает меня за руки. Я застываю на месте. Это как воздушный шарик, который только что лопнул.
Я поднимаю глаза. Я даже не пытаюсь скрыть свои страх и боль. Пусть доктор Ратледж увидит.
Я вижу, как расширяются ее зрачки, когда она видит все это.
Мою тьму.
Мое бессилие.
Мою боль.
Мое унижение.
Она отпускает мои руки. Они падают тяжело, словно гири. Она обходит стол, кладет на него ладони, сгорбившись застывает на месте и на миг закрывает глаза.
Мы обе молчим. Я качаюсь взад-вперед у стены, она беспомощно смотрит в свой стол. Но затем поднимает голову и смотрит на меня. Передо мной больше не врач. Передо мной просто человек. Со своими недостатками. Со шрамами.
– Знаешь, почему я стала психиатром?
Я тупо смотрю на нее и вытираю щеки тыльной стороной ладоней.
– Почему? – неохотно спрашиваю я.
– Меня всегда зачаровывал человеческий разум. То, как мы воспринимаем вещи. Как мы себя чувствуем. Как выражаем эмоции, – признается она.
Пока что она меня не впечатлила.
– В ординатуре я поняла, что, возможно, за моим решением посвятить себя психиатрии стоит нечто большее.
Я не понимаю, куда она клонит. Но точно знаю, что таких разговоров между врачом и пациентом никогда не бывает. Врачи задают вопросы и ожидают ответов на них. Они никогда не раскрываются, не рассказывают о себе ничего личного.
Я медленно встаю.
– Что вы имеете в виду?
– У меня есть родственники, которые боролись с психическими заболеваниями. Мое увлечение психиатрией идет оттуда. Я хотела выяснить, откуда взялась их боль. Почему они не могут стряхнуть постоянно окружающую их тьму?
Доктор Ратледж вздыхает.
Вряд ли теперь работа дается ей легко, как раньше. За ее словами я вижу боль и печаль. Значит, и в ее прошлом есть темнота.
Я опускаю глаза и рассматриваю вены на тыльной стороне ладони.
– Вы нашли ответ?
– Иногда я думаю, что да, – осторожно говорит она. – Но потом читаю что-то новое или начинаю беседовать с новым пациентом и понимаю, что пытаюсь решить невозможное. У нас никогда не будет надежного ответа. Все по-разному чувствуют, думают, любят и выражают себя. Полагаю, именно поэтому мир все еще вращается.
Я думаю о Лане. Она в ванной, смотрит на свое отражение в зеркале. Она сдалась. Она устала от всей этой боли. Я стою в дверях, прошу ее не сдаваться, но она не желает меня слушать.
