– Я когда-нибудь с ней познакомлюсь?
– Конечно. – Я поудобнее откинулась на перила. – Как только ей хватит храбрости прийти сюда со мной.
– И когда это будет? – Его вопрос повис в воздухе.
– Никогда, – честно сказала я.
– Она такая застенчивая?
– Да, она застенчивая, – подтвердила я.
– Ты говорила ей обо мне ужасные вещи? – вновь поддразнил Лахлан.
– Самые худшие, – солгала я, не моргнув глазом. – Я рассказываю ей, как приходила сюда, чтобы тебя увидеть, а тебя здесь не было.
Я больше не могла сдерживать обиду. Лахлан с удивлением посмотрел на меня. Даже я была потрясена своей выходкой.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спросил он с тревогой.
– Да.
Лахлан прищурился и наклонил голову.
– Что-то явно не так.
– Все хорошо, – поклялась я.
Это его не убедило.
– Тебя не узнать. Обычно ты бывала такая веселая.
– Клянусь тебе, – медленно произнесла я, – у меня все нормально.
Лахлан громко выдохнул и огляделся по сторонам. Мы оба испытывали неловкость.
У меня ничего не было нормально, тем более хорошо или отлично. У меня все было… никак. Но как мне сказать это Лахлану? Я сама едва могла понять, что именно не так. Лана сказала, что это просто такой возраст. Мол, все подростки проходят через это. Я спросила ее, почему она сама не проходила через это. Но она только пожала плечами и спросила, что я чувствую. Я сказала ей, что одну минуту я могу быть так счастлива, словно весь мир у моих ног, а затем, из ниоткуда, на меня накатывается тоска. У меня портится настроение, мне как будто что-то давит грудь, и я даже не могу дышать. Она недоуменно посмотрела на меня. Я спросила ее, бывало ли с ней что-то подобное. Она опустила глаза и сказала:
– Я знаю, что такое печаль, но не знаю, что такое радость.
– Итак… – протянул Лахлан. Я быстро покачала головой, стряхивая воспоминание. – Есть ли что-то новенькое? В твоем уме явно должно созреть что-то особенное.
Я улыбнулась, радуясь тому, что он сменил тему. Новенькое случалось каждый день. Когда у меня разыгрывалось воображение, я садилась за стол и писала, пока у меня не начинала болеть рука.
– Я по-прежнему пишу. Хотя вряд ли это куда-то пойдет.
– Дашь мне почитать?
Я покраснела.
– Нет.
Я знала, чем были мои истории. Любовными письмами Лахлану. В каждой из них он становился музой для моего героя. Когда я писала, мое сердце истекало кровью.
– Почему нет? – спросил он.
Я пожала плечами и смахнула в сторону мусор с пола.
– Это просто истории.
– Просто истории, – повторил он.
– Я бы рассказала тебе, – выпалила я. – Но ты уже, наверное, слишком стар для них.
– Я? Стар? Вернись на землю. Я никогда не перерасту твои истории.
Я мысленно еще раз прокрутила его слова, и мой пульс участился. Я очень надеялась, что он говорил серьезно.
– Ты уверен? – спросила я. – Потому что…
– Я совершенно серьезно. Я хочу услышать хотя бы одну.
Я расслабилась, посмотрела на бесконечное небо и закрыла глаза. Лахлан вновь втянул меня в замкнутый мир грез. Я могла бы жить там вечно. И кто смог бы винить меня? Воображение – лучшее место для жизни.
Я тряхнула плечами, снимая напряжение. Куда только подевалась моя нервная дрожь, когда я заговорила.
Я рассказала ему свою историю. Это был конец цивилизации, и на Земле осталось только пять человек. Но они были не одни. Была другая группа людей, называемая восьмерками.
Они выглядели людьми, но были монстрами, посланными, чтобы уничтожить человечество. Пятерым выжившим пришлось объединиться.
Я говорила до тех пор, пока не охрипла. Пока не рассказала Лахлану историю от начала и до конца. Мой пульс стал бешеным от возбуждения.
Лахлан тихонько присвистнул.
– Круто у тебя получилось.
Я взволнованно прильнула к нему.
– Ты правда так думаешь?
– Думаю, ты и сама знаешь.
Я расплылась в довольной улыбке – да так, что у меня заболели щеки. Я могла часами купаться в его похвале, но мне хотелось знать, чем занимался он.
– А как твои дела?
Лахлан прислонился спиной к деревянным перилам и скрестил руки. Я уставилась на его ладони. По сравнению с моими маленькими кистями его длинные пальцы казались просто огромными.
В моем животе затрепетали бабочки. Я вновь посмотрела на него.
– Сейчас летние каникулы, и мне не нужно часами учиться, поэтому у меня все замечательно.
Я нахмурила брови.
– Тебе не нравится в колледже?
– Отчего же? Нравится.
– По твоему голосу не скажешь.
– Нет, мне действительно нравится, – медленно начал он. – Просто есть вещи, которые мне нравятся намного больше.
Он одарил меня хитрой улыбкой.
Я была уже не маленькая и потому знала: он говорил о девушках. Я восприняла его слова как физический удар. Словно кто-то больно стукнул меня в грудь.
Закусив нижнюю губу, я уставилась на свои теннисные туфли. Был один вопрос, который меня так и подмывало ему задать. Волнуясь, я посмотрела на Лахлана.
– У тебя есть девушка?
Я была жутко горда собой. Мой голос не дрогнул, а щеки не покраснели… пока.
– Прямо сейчас? Нет. Но было несколько.
– Я помню… Лора Клайн. – Я скорчила гримасу и рыгнула, как будто меня тошнило.
Он улыбнулся.
– А почему тебе это интересно? Или у тебя на уме мальчики и прочее подростковое дерьмо?
Я наклонила голову.
– Подростковое дерьмо?
– Сама знаешь… – Он махнул в воздухе рукой. – Держаться за руки и все такое прочее.
– Не знаю… Но… наверно… да.
– И кто этот чувак?
Я смотрю на него, подумала я про себя.
– Один парень, – уклончиво сказала я.
– А-а-а… он парень. Не мальчик. Значит, постарше… лет пятнадцати? – поддразнил он.
Я прищурилась.
– Гораздо старше пятнадцати.
Лахлан нахмурился.
– Малышка, все, кто старше пятнадцати, слишком старые для тебя.
– Неправда.
– Еще какая правда, – настаивал он.
Я подняла валявшийся рядом лист и повертела в руках. Откуда ему знать, что для меня лучше всего. Никто этого не знает, кроме меня.
