– Как, по-твоему, я могу расслабиться? – Я машу рукой. – Я не сидела в машине несколько месяцев. Мне все интересно! Сегодня все было сущей пыткой. Я целый день просидела в комнате отдыха, уставившись на часы.
– Если тебе от этого станет легче, на моем столе высится куча бумаг, потому что я не мог сосредоточиться. В конце концов я махнул рукой и ушел с работы на час раньше. – Лахлан одаривает меня такой искренней улыбкой, что я чуть не прижимаю руку к груди от боли. – Но если ты хочешь и дальше смотреть по сторонам, то ради бога… не позволяй мне тебя прерывать.
– Не-а. – Я ерзаю за сиденье. – Расскажи лучше о своем доме.
– Что ты хочешь узнать?
– Как он выглядит?
Он пожимает плечами.
– Дом как дом.
– Не ленись, рассказывай, – уговариваю я. – Хочется услышать подробности.
– Он небольшой. Две спальни, одна ванная комната. Небольшая кухня и гостиная. Ковер старый, устарел вместе с техникой, но мне нравится.
– Ты сам обставил его?
Он пристально смотрит на меня.
– А как ты думаешь?
Я улыбаюсь и смотрю, как закат красиво окрашивает небо.
Мы едем по автостраде в объезд Маклина. Я смотрю в окно, и мой родной город пролетает мимо меня, похожий на размытое световое пятно. По идее я должна испытывать тягу к городу, в котором выросла, но в эти минуты я ничего не чувствую. Единственное, что у меня есть, это воспоминания о Лане. Они тянутся к моему сердцу, кричат мне, что Лана где-то там. Пусть не в Маклине, но где-то рядом.
Мы несколько раз сворачиваем туда-сюда. Два часа пути пролетели незаметно, и вскоре мы въезжаем на окраину Шарлоттсвилля. Мы заходим в закусочную и заказываем жирную еду, при виде которой мой желудок начинает урчать.
– Мы почти на месте, – говорит Лахлан.
– Все в порядке, – заверяю я его. – Мне весело.
– Просто сидя в машине?
Я пожимаю плечами и незаметно вытягиваю из бумажного пакета немного картошки фри.
– Зато я вижу твою новую жизнь в этом городе.
– Я пока еще привыкаю, – признается Лахлан. – Но как здорово, когда никто не знает твоего имени. – Он смотрит на меня. – Тебе бы понравилось.
– Если я когда-нибудь выйду из Фэйрфакса, – бормочу я.
– Непременно выйдешь, – твердо говорит Лахлан.
Мы выезжаем из города. Машины встречаются реже, дорога становится хуже и уже. Лахлан вынужден сбросить скорость, объезжая выбоины.
Лахлан сворачивает на гравийную дорогу. В моих венах бурлит возбуждение. Когда мы выехали из Шарлоттсвилля, пошел снег. Фары высвечивают замороженные песчинки, делая их похожими на миллионы танцующих в воздухе снежинок.
Его подъездная дорожка довольно ухабистая. Меня трясет и подбрасывает на сиденье, я цепляюсь за ручку над головой.
– Ты трясешься по этим ухабам ежедневно?
– Ага.
– И как только твоя машина это выдерживает?
– Подумаешь, пара-тройка кочек, – отшучивается Лахлан.
Я укоризненно смотрю на него.
– Ладно… – нехотя соглашается он. – Тут и впрямь неровно. Но я скоро все исправлю.
Через мгновение он паркует машину. Я смотрю на дом перед нами.
– Значит, это твой дом.
Дом небольшой. Белая облупившаяся краска. Небольшое крыльцо, к стене приставлена метла. Никакого величия. Никаких архитектурных изысков. Полная противоположность домам, в которых мы выросли.
Я в полном восторге. Его дом похож на тот домик в лесу.
Лахлан наклоняет голову и улыбается озорной улыбкой. Она тотчас напоминает мне пятнадцатилетнего мальчишку, в которого я когда-то влюбилась.
– Да. Соответствует твоим ожиданиям?
Мое мнение ему важно. Даже в детстве оно имело значение. Именно это и делает Лахлана моей страховочной сеткой – я всегда буду важна для него.
– Еще как! Я в полном восторге.
Мы выходим из машины. Он идет к багажнику и берет мою сумку.
– Что заставило тебя выбрать это место? – спрашиваю я.
Он вешает мою сумку через плечо и берет меня за руку. Мы шагаем к его дому, бок о бок.
– Дом маленький. Уединенный. Как такой не любить?
Поднявшись на крыльцо, мы топаем, чтобы стряхнуть снег с обуви. Лахлан открывает входную дверь и, протянув руку, щелкает выключателем.
В доме небольшая прихожая, ведущая прямо на кухню. Это одна из самых крошечных кухонь, какие я когда-либо видела, со старой техникой цвета авокадо.
Лахлан бросает ключи на стойку и молча ведет меня в гостиную. Это самая большая комната в доме. Здесь только бежевый ковер, коричневый кожаный диван, кресло с кофейным столиком и телевизор в углу. Интерьер дополняет груда коробок, сваленных у стены.
Я указываю на них.
– Мне нравится, как ты обставил дом.
Лахлан прислоняется к стене и улыбается мне.
– Это отняло кучу времени.
Я иду вперед, придирчиво разглядывая все вокруг.
– Оно и видно.
– Скажите, декоратор интерьера Наоми, что бы вы сделали по-другому?
– Во-первых, я бы повесила шторы. – Я указываю на эркер. – И это были бы тюлевые шторы. Затем покрасила бы стены в бледно-желтый цвет. Ковер я бы оставила. Повесила бы несколько картин. Нашла бы несколько красивых цветов и непременно навалила бы в эркер целую гору подушек, чтобы в любое время можно было расслабиться и смотреть на улицу.
– Колоссальная работа.
Для него – да. Но если бы я жила с ним, то делала бы все сама и с самой широкой улыбкой.
– Ты думаешь, – говорит Лахлан.
– Я воображаю, – поправляю я его.
– То же самое.
Он идет на кухню. Я слышу, как хлопают дверцы шкафчиков.
– Я знал, что тебе понравится это место, – кричит он.
Я следую за Лахланом.
– Ты серьезно?
Он берет две тарелки и накладывает на них еду.
– Конечно, – рассеянно говорит он. – Риелтор показал мне дом, и когда я увидел эркер, то вспомнил, как ты говорила об этом в детстве.
– Так что технически этот дом наполовину мой, – поддразниваю я.
Лахлан протягивает мне тарелку. Я пытаюсь взять ее, но Лахлан крепко держит тарелку. Он не отпустит ее, пока я не посмотрю ему в глаза. Когда я, наконец, это делаю, я ловлю на себе его напряженный взгляд.
– Почему наполовину? Он весь твой.
Я тупо смотрю на него. Нет, он не лжет.
– Пойдем, – говорит Лахлан. – Будем ужинать в гостиной.
