Большая Монетная улица, 17–19
Еще 13 лет назад князь приобрел огромный участок с каменным домом (№ 17), хозяйственными постройками, конюшней на 6 стойл, 40 оранжереями и прекрасным садом. На участке построили новый дом (№ 19), а существующий расширили и реконструировали для старшей дочери князя Марии и ее семьи. Сам участок также переоборудовали под нужды и вкусы нового владельца – устроили гаражи для автомобилей, провели электричество, а сад, объединявший два домохозяйства – Марии и ее отца, стал жемчужиной проекта. Более чем за сотней деревьев и кустарников ежедневно ухаживали садовники, – ароматы жасмина, черемухи, сирени, цветущих яблонь, тень от кленов, дубов, каштанов и лип услаждали прогулки Горчаковых и их гостей по благоустроенным дорожкам угодий.
Прошение князя об установке фонарей, конечно же возымело силу. Дума выделила средства на установку 12 фонарей от Каменноостровского проспекта до особняка, причем два из них водрузили прямо при подъезде к зданию. Для удобства передвижения дорогу по Большой Монетной улице вымостили булыжным камнем.
В том же году, когда по просьбе аристократа устанавливали фонари, превращая «глушь» Большой Монетной в привлекательное для жизни место, в доме напротив жил 31-летний поэт Александр Блок, который с балкона наблюдал за породистыми горчаковскими псами, игравшими в саду пышного особняка (вот уж не думал князь, что его зеленый оазис открыт еще для чьих-то глаз, а также что наслаждаться им благородной семье осталось всего шесть лет), и писал поэму «Возмездие».
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)
[54].
Литература
Блок А.А. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания современников. М., 1989.
Бекетова М.А. Воспоминания об Александре Блоке. М., 1990.
Весь Петроград. 1917 г.
Памятники архитектуры и истории Санкт-Петербурга. Петроградский район. СПб., 2007.
Памятники архитектуры Ленинграда. Л., 1975.
Привалов В.Д. Улицы Петроградской стороны. Дома и люди. М.; СПб.: Центрполиграф, 2015.
Слонимский Л.З. Горчаков, Александр Михайлович // ЭСБЕ. Т. 17. СПб., 1893.
Сукновалов А.Е. Петроградская сторона. Л., 1960.
Доходный дом Бака
(1905 г., архитектор Б.И. Гиршович; Кирочная ул., 24)
«Шла финская война. По улицам Ленинграда люди ходили ссутулившись, как во время сильного дождя. С вечера город погружался в раздражающий мрак.
– К тебе можно, папа?
– Конечно.
Кирка входит, целует меня в затылок, берет газету, берет со стола папиросу, закуривает и садится на низкую скамейку возле потрескивающего камина. Это теперь его любимое место.
– Что скажешь, Кирка?
– Да все то же, папа.
– А именно?
– Война.
– Ну?
– Она, папа, действует мне на нервы. Словно кто-то омерзительно скребет ногтем по стеклу. Так бы и дал в морду: не воюй!..
Кирка глубоко затягивается:
– Валя мне не звонила по телефону?
Кирочная улица, 24
– Нет.
Он бросает окурок в камин:
– Может быть, Шура подходила к телефону?
И кричит:
– Шура-а-а!.. Валечка мне не звонила?
– Не-е-ет!
Между его бровей ложится тоненькая морщинка.
– Тебя, Кирюха, это волнует?
– Как будто.
– Тогда позвони ты Валечке.
– Не желаю.
Со двора раздается резкий дребезжащий свисток.
– Это, пожалуй, нам свистят, – говорит он. – Шторы плохо задернуты. В наш век мир предпочитает темноту.
И, задернув поплотней шторы, он добавляет:
– Мы потерянное поколение, папа.
– А уж это литературщина. Терпеть ее не могу.
И добавляю:
– Бодрей, Кирюха, бодрей. Держи хвост пистолетом»
[55].
В этом доме в квартире № 37 в течение почти десяти предвоенных лет жил со своими домочадцами писатель и поэт им же созданного направления – имажинизма – Анатолий Мариенгоф. Дружная и веселая семья – жена Анна Никритина, актриса, которую Анатолий, любя, называл «Мартышкой», и сын Кирилл, не по годам мудрый и развитый мальчик.
40-летние интеллигенты любили этот район и друг друга. Когда у матери не было спектаклей, супруги прогуливались по Кирочной, приглашали на обед своих творческих коллег, ходили в театр и на дружеские вечера. Самостоятельный Кира тоже не сидел без дела. Родители удивлялись, как их 16-летний сын успевает и заниматься (помимо уроков в школе, на дом к юноше приходили немка, англичанка и француженка, учившие его языкам по 2–3 часа), и отдыхать. Кира играл в теннис, ходил в кино и театр, а вечерами приглашал к себе на Кирочную ватагу шумных друзей.
Счастливыми были дни, когда Мариенгофы договаривались остаться дома, отказавшись от всех планов и приглашений, и втроем посидеть за накрытым к чаепитию столом. Вспоминали покойного Сергея Есенина, несостоявшегося крестного отца Киры и большого друга Анатолия, с которым провел он свою молодость, неразлучно живя и путешествуя в течение нескольких лет, разговаривали о литературе, философии, искусстве. На ночь папа и мама приходили в спальню Кирилла пожелать ему спокойного сна – Анатолий целовал сына в лоб, а Анна – в щеки и губы, долго глядя в лицо ненаглядного сына.
Кирилл, казалось, доверял родителям, особенно отцу, часто приходя к нему в кабинет, чтобы покурить у камина и поделиться новостями (о том, как он прогулял школу, чтобы четыре часа бродить по Эрмитажу) и сокровенными мыслями (о войне, о любви, о смысле жизни). Анатолий с детства относился к сыну, как к взрослому. Помня собственного, всегда поддерживавшего его и здравомыслящего отца, он старался быть таким и для своего ребенка – общался на равных, уважал его мнение и личное пространство. Не позволял себе без стука войти в комнату Киры, не читал его дневники, даже если те лежали открытыми. Скоро за эту «идиотскую, слюнявую интеллигентность»
[56] Анатолий не сможет себя простить.
