Тут уж мать окончательно потеряла терпение и вспылила.
– Извините, Федор Михайлович, но ей, как хозяйке дома, надо занимать и других гостей, – сказала она очень резко и увела сестру.
Федор Михайлович совсем рассердился и, забившись в угол, молчал упорно, злобно на всех озираясь»
[74].
В этот трехэтажный дом, купленный в 1820-х годах ученым-геодезистом и руководителем Корпуса топографов Федором Шубертом и перестроенный в том виде, какой мы видим наблюдаем сейчас, а ныне, в 1865 году принадлежавший уже его детям, каждую зиму, в разгар светского сезона, приезжала погостить из деревенской усадьбы старшая дочь Шуберта Елизавета Корвин-Круковская со своей дочерью Анной. На этот раз посетить столицу, помимо 22-летней Анны, нуждавшейся в городском обществе и светской жизни, разрешили и 15-летней Софье (будущей первой в мире женщине – профессору математики Софье Ковалевской), для которой Петербург был в новинку.
Дом представлялся впечатлительной Софье старомодной «колонией тетушек, старых дев». Хозяевам его, не имевшим собственных семей брату и сестре Федору и Софье Шубертам, было соответственно 34 и 43 года. Вместе с ними здесь постоянно жили и гостили многочисленные родственницы – кузины, тетушки, создавая атмосферу консервативного, но веселого и неразлучного женского царства во главе с обожаемым всеми единственным мужчиной Федором, которого в доме называли Оракулом.
Зимний приезд Елизаветы с дочерьми в этот гостеприимный дом в 1865 году отличался от предыдущих. Старшей дочери, Анне, тяготившейся деревенской скукой и собственной нереализованностью, строгий отец наконец-то разрешил свести знакомство с ее кумиром, писателем Федором Достоевским. Разрешению этому предшествовал домашний скандал.
Сокрушающаяся о бесцельно уходящей молодости, томящаяся в провинциальной рутине Анна с жаром искала увлечений, способных разнообразить ее лишенную событий жизнь – увлечение рыцарскими романами сменяется философствованиями о смерти, затем периодом религиозного отшельничества, прерванного обнаружением таланта актрисы и мечтами о театральной академии, и, наконец, социалистическими идеями, жадно впитываемыми молодой девушкой, которой и правда вскоре суждено было стать настоящей революционеркой. Тогда-то Анна и заводит переписку с Достоевским, тайком от семьи отправив в его журнал «Эпоха» свой рассказ. Тайна, однако, вскоре открывается. Отец, допросивший переправлявшую письма экономку и найдя в одном из них гонорар Анны за опубликованный рассказ, был в ярости – мало того, что женщины-писательницы представлялись ему явлением недостойным, дочь еще и опозорила семью тайной перепиской и получением денег от мужчины. Однако, согласившись прослушать рассказ Анны, дрожащим голосом читавшей о смерти главной героини, сокрушавшейся о семейном гнете и даром потраченной молодости, отец и сам прослезился и, чувствуя автобиографичность описанных страданий, смягчился и позволил Анне по приезде в Петербург пригласить Достоевского в дом тетушек.
Той зимой 44-летний писатель часто посещал сестер Корвин-Курковских, иногда даже приходя неожиданно, когда матери не было дома и Анна с Софьей, будучи девицами в два и три раза младше его, вынуждены были принимать гостя в одиночестве, нарушая правила приличия. В один из таких вечеров влюбившаяся в Достоевского, как преданная поклонница в своего кумира, Софья стала свидетельницей разбившей ее сердце сцены:
«…Я приготовила Достоевскому сюрприз. Он… говорил нам, что из всех музыкальных произведений всего больше любит la sonate pathetique Бетховена и… я решилась разучить ее… Оставалось уже всего дней пять-шесть до нашего отъезда. Мама и все тетушки были приглашены на большой обед к шведскому посланнику… Анюта, уже уставшая от выездов и обедов, отговорилась головной болью. Мы остались одни дома. В этот вечер пришел к нам Достоевский.
Близость отъезда, сознание, что никого из старших нет дома и что подобный вечер теперь не скоро повторится, – все это приводило нас в приятно возбужденное состояние духа. Федор Михайлович был тоже какой-то странный, нервный…
Я начала играть. Трудность пьесы… страх сфальшивить… так поглотили все мое внимание, что я… не замечала, что делается вокруг меня. Но вот я кончила с самодовольным сознанием, что играла хорошо… Я ждала заслуженной похвалы. Но вокруг меня была тишина. Я оглянулась: в комнате никого не было.
Сердце у меня упало. Ничего еще не подозревая определенного, но смутно предчувствуя что-то недоброе, я пошла в соседнюю комнату. И там пусто! Наконец, приподняв портьеру, завешивавшую дверь в маленькую угловую гостиную, я увидела там Федора Михайловича и Анюту.
Но, Боже мой, что я увидела!
Они сидели рядом на маленьком диване. Комната слабо освещалась лампой с большим абажуром; тень падала прямо на сестру, так что я не могла разглядеть ее лица; но лицо Достоевского я видела ясно: оно было бледно и взволнованно. Он держал Анютину руку в своих и, наклонившись к ней, говорил тем страстным, порывчатым шепотом, который я так знала и так любила.
– Голубчик мой, Анна Васильевна, поймите же, ведь я вас полюбил с первой минуты, как вас увидел; да и раньше, по письмам уже предчувствовал. И не дружбой я вас люблю, а страстью, всем моим существом…
У меня в глазах помутилось. Чувство горького одиночества, кровной обиды вдруг охватило меня…
Я опустила портьеру и побежала вон из комнаты. Я слышала, как застучал опрокинутый мною нечаянно стул»
[75].
Анна не приняла предложение писателя. Через год она уедет за границу, выйдет замуж за французского революционера-анархиста, вместе с которым станет под руководством Карла Маркса бороться с капитализмом, будет арестована вместе с мужем и приговорена к пожизненной каторге, но сумеет бежать. Вернувшись в Россию, возобновит дружеские отношения с уже счастливо женатым Достоевским, давшим черты Анны героине своего романа «Идиот» Аглае Епанчиной.
Софья же еще вернется в этот дом. Как и сестра, уедет за границу, но не ради политики, а чтобы учиться математике (так как отец препятствовал обучению дочери, в 18 лет она фиктивно вышла замуж за 26-летнего палеонтолога Владимира Ковалевского, обещавшего помочь ей с получением заграничного паспорта). Через 10 лет уже известная всему миру женщина-математик ненадолго вернулась с мужем (из фиктивного ставшего настоящим) в этот дом, к дяде Федору Шуберту, купившему к этому времени еще и соседний дом (№ 14) и сдававшему квартиры внаем.
Литература
Василеостровский район / под ред. Б.М. Кирикова. СПб., 2005. Жаклар, Анна Васильевна // РБС. Т. VII: Жабокритский— Зяловский. СПб., 1916.
Жаклар, Шарль Виктор // Там же.
Ковалевская С.В. Воспоминания детства // Вестник Европы. 1890. № 7–8.
Ковалевская, Софья Васильевна // ЭСБЕ. Т. 30. СПб., 1895.
Шуберт, Федор Федорович // РБС. Т. XXIII: Шебанов— Шютц. СПб., 1911.
