В 1918 году Николая уже нет (он умер в этом доме в 1915 году в возрасте 34 лет), а 40-летний Петр, чудом оставшийся в живых после ареста большевиками, уволенный в отставку, находится в Крыму (вскоре барон Петр Врангель станет главнокомандующим Вооруженных сил Юга России и главой Белого движения).
Отцу семейства с одним из своих обществ (спиртоочистительным) удалось эмигрировать почти сразу после смены власти. Мария же решила сначала навестить семью сына в Крыму. Но пока она выправляла документы, выезд запретили, и пожилая женщина оказалась в этом доме, как в плену.
Фамилию сменить Мария не могла, и презираемая народом мать белого генерала выживала в красном Петрограде, работая хранителем в музее города в Аничковом дворце.
«В 7 часов утра бежала в чайную за кипятком. Напившись ржаного кофе без сахара, конечно, и без молока, с кусочком ужасного черного хлеба, мчалась на службу… в разных башмаках, без чулок, ноги обматывала тряпкой… Ела темную бурду с нечищеной гнилой картофелью, сухую, как камень, воблу или селедку, иногда табачного вида чечевицу или прежуткую пшеничную бурду, хлеба 1 фунт в день, ужасного, из опилок…
В 5 часов я возвращалась домой… варила на дымящей печурке, выедавшей глаза, ежедневно на ужин один и тот же картофель… с солью, а в дни кутежа с редькой и луком…
Председатель домового комитета… явившись как-то ко мне, увидел портреты сына в военных доспехах, приказал немедленно все их убрать, предупреждая, что… отправит меня… в Чека»
[139].
Марии пришлось оставить большую квартиру в этом доме, уплотненную и поделенную на несколько клетушек, и два года, прежде чем удастся воссоединиться с семьей, прожить одной в городе, где стены домов (может, эти самые) были исписаны: «Смерть псу фон Врангелю, немецкому барону!.. Смерть врагу Рабоче-Крестьянской Республики Врангелю!».
Литература
Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.
Бароны Врангели: воспоминания: сб. / под общ. ред. В.А. Благово, С.А. Сапожникова; сост. прилож. В Г. Черкасов-Георгиевский. М., 2006.
Врангель М.Д., баронесса. Моя жизнь в коммунистическом раю // Слово: вып. 1–4. М., 1991.
Врангель Н.Е. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. М.: Новое литературное обозрение, 2003.
Врангель П.Н. Воспоминания: в 2 т. М., 1992.
Шамбаров В.Е. Белогвардейщина. М., 2007.
Доходный дом Квашнина
(1901 г., архитектор П.М. Мульханов; Лесной пр., 9)
[140]
«Мне, вероятно, около пяти… В нашей квартире на Нюстадтской, дом 7, есть одна комнатка, выходящая окнами в сторону Полюстрова; в ней крашеный пол, в остальных паркет.
Я сижу на диване во грустях: почему это нас с братом не ведут гулять?
Крашеный пол моет Настя. Про эту Настю я знаю, что она – „жена забастовщика“. Он работает на заводах Нобеля, там где-то, на краю света, чуть ли не за Нейшлотским переулком. Когда там забастовка, мужа Насти сажают в тюрьму… Настя тогда переходит жить к нам… Я знаю… что она ходит обедать в „столовую для забастовщиков“. Чтобы туда попасть, она берет у мамы… книжечку с билетами: один билет – обед, второй билет… то ли ужин, то ли чай. Эти книжечки лежат целыми стопками у нас в прихожей под вешалкой – синенькие такие, пухленькие… Я сам видел, как их однажды привезла к нам в красивом собственном ландо с фонарями… Марта Людвиговна Нобель-Олейникова, мамина знакомая.
Лесной проспект, 9
Швейцар, выскочив, весь усердие, – „госпожа Нобельс-с!“ – забрал из экипажа тючки с этими книжками и, всем аллюром своим выражая высшую меру почтительности, понес их рысью к нам наверх. Марта Людвиговна, поддерживая рукой… длинную юбку, сошла с подножки и, улыбнувшись нам с няней (мы были завсегдатаями ее «Нобелевского сада»), проследовала за ним. Ландо осталось стоять… На заднем сидении… уставясь в одну точку, восседал с трубкой в зубах… Нобель – тот самый… кто выставлял забастовщиков за ворота своего завода…
Вечером… дядя… ядовито издевался над синими книжками, при помощи которых Марта Нобель подкармливает рабочих, уволенных Людвигом и Густавом Нобелями… „Воистину, правая рука не ведает, что творит левая!“…
Веселую… молоденькую Настю я… очень любил. Глядя, как она ловко моет пол у моего дивана… я напал на свою мысль – почему нас не водят гулять, хотя мы здоровы?..
Настя, убирая волнистые волосы со лба, ответила мне без замедления:
– Гулять теперь никак нельзя, Левочка! По всем улицам генералы на моторах ездят и народ из пулеметов бьют… Теперь из ворот на панель выйти, и то страшно…»
[141].
Именно к этому дому подъезжало ландо миллионерши-благотворительницы Марты Нобель в революционный 1905 год. Здесь жил тогда будущий писатель, 5-летний Лев Успенский с родителями.
Благотворительность 24-летней Марты, кормившей забастовщиков машиностроительного завода собственных братьев, которых они же и отдавали под арест за остановку производства, выглядит странной только на первый взгляд. Многие образованные дворяне, наследники состояний, особенно молодые, оставаясь верны императору, видели необходимость перемен.
Отец Льва Успенского Василий имел чин надворного советника и получал от государя ордена, которые, не ценил, небрежно разбрасывая по всей квартире, а мать-дворянка Наталья, прячась от прислуги, помогала эсерам и хранила запрещенную литературу. Именно к ней и пришла Марта с талонами на еду для нуждающихся.
Нобели не были столь радикальны, как Успенские. Богатейшие нефтепромышленники и машиностроители России были лояльны власти, давшей им русское подданство и простор для деятельности. Но, имея на заводах тысячи рабочих, они понимали причины забастовок – 13-часовой рабочий день «на износ», отсутствие нормального жилья, питания, медицинской помощи. Для своих шахтеров Нобели ввели 9-часовой рабочий день и улучшенные условия труда в ущерб бизнесу (так как по закону не были обязаны этого делать и их конкуренты на такие уступки не шли). Забастовки 1905 года были предсказуемы для всех, кто мог представить себя в шкуре рабочего, и для Нобелей в том числе.
Марта, Людвиг, Густав представляли молодое поколение Нобелей, уже допущенных к состоянию семьи, часть которого они через Марту (она отвечала за благотворительность) отдавали же притесненным беднякам.
