Оуэн Гриффит покраснел еще больше. Сейчас он выглядел
воплощением застенчивости.
— Прошу прощения.., я.., я задумался.., правда.., я не
заметил вас…
Джоан, однако, была безжалостна.
— Казалось бы, я обычного, среднего роста.
— Все-таки ниже среднего, — твердо прошептал я ей
и снова повернулся к Гриффиту.
— Знаете, доктор, мы с сестрой хотели бы спросить — не
лучше ли будет Миген пару дней побыть у нас. Как вы думаете? Не хотелось бы
навязываться, но ей, бедняге, сейчас, должно быть, очень нелегко. Как, по
вашему мнению, посмотрит на это мистер Симмингтон?
Гриффит на мгновенье задумался.
— Это было бы великолепно, — сказал он
наконец. — Девушка она странноватая, нервная и неплохо было бы, если бы
она смогла хоть на пару дней отключиться от всего этого. Мисс Холланд творит
прямо чудеса, но работы у нее, правду говоря, выше головы и с мальчиками, и с
самим Симмингтоном. Он совсем расклеился — сломленный человек.
— Это было, — заколебался я, — самоубийство?
Гриффит кивнул.
— Да. О несчастном случае не может быть и речи.
Написала на клочке бумаги: «Больше не могу». Анонимка пришла, видимо, вчера
вечерней почтой. Конверт лежал на полу у ее стула, а само письмо она скомкала и
бросила в корзину.
А что там…
Я умолк, напуганный собственным вопросом. — Прошу
прощения, — извинился я. Гриффит мимолетно, невесело усмехнулся.
— Почему бы и нет? Письмо все равно будут зачитывать на
следствии, этого никак не избежать. Письмо, как и все остальные, — в том
же мерзком стиле. Основная мысль — что их второй мальчик, Колин, не сын
Симмингтона.
— И вы думаете — это правда? — воскликнул я
недоверчиво.
Гриффит пожал плечами.
Трудно сказать. Я здесь всего пять лет. Насколько я мог
судить, Симмингтоны были спокойной, счастливой супружеской парой, любили друг
друга и обожали обоих ребят. Правда, мальчик совсем не похож на родителей — у
него рыжеватые волосы — но дети часто наследуют внешность от бабушки или деда.
— Именно это отсутствие сходства и могло дать повод для
инсинуации. Отвратительный, совершенно случайно направленный удар.
— Однако он, по всей видимости, попал в цель, —
отозвалась Джоан. — Иначе почему бы миссис Симмингтон убила себя?
Гриффит, тем не менее, не согласился.
— Вовсе не уверен в этом, — сказал он. — Она
уже некоторое время была не вполне здорова — неполадки с нервами, бывали
приступы истерии. Я лечил ее. Возможно, это грубое, непристойное письмо вызвало
у нее такой острый приступ депрессии, что она решила покончить с собой. Быть
может, уговорила себя, что муж не поверит ей, если она начнет оправдываться, а
чувство позора и отвращения достигло такой силы, что она перестала отвечать за
свои поступки.
— Самоубийство в состоянии временной потери
рассудка, — сказала Джоан.
— Совершенно верно. Думаю, что именно эту точку зрения
я и смогу высказать на следствии.
Мы с Джоан вошли в дом. Двери были открыты и было проще
прямо войти, чем звонить, тем более, что изнутри слышался голос Элси Холланд.
Она уговаривала Симмингтона, сидевшего в кресле и,
действительно, походившего на тело, лишенное души.
— Нет, нет, мистер Симмингтон, вам правда надо поесть.
Вы же почти не завтракали и вчера вечером не съели ни крошки. А тут еще такой
шок и все прочее! Еще заболеете, а ведь вам теперь надо собрать все силы. Так и
доктор сказал, когда уходил.
— Большое спасибо, мисс Холланд, — ответил почти
беззвучно Симмингтон, — но…
— Чашечку крепкого чаю, — сказала Элси Холланд и
проворно поставила эту чашечку перед ним.
Я бы лучше дал бедняге порядочную порцию виски с содовой. В
этом он действительно нуждается. Тем не менее он взял чай и благодарно
посмотрел на Элси:
— Не знаю, как и благодарить вас за все, что вы для нас
сделали и делаете, мисс Холланд. Огромное спасибо!
Девушка зарумянилась, явно польщенная.
— Ну что вы — я с радостью сделаю все, чтобы только
помочь вам. О детях не беспокойтесь, я за ними присмотрю. Служанок я уже
успокоила. Если я могу сделать еще что-нибудь, может быть, написать письма или
куда-нибудь позвонить — вы только скажите.
— Большое спасибо, — повторил Симмингтон. Элси
обернулась и, заметив нас, выбежала в холл.
— Ужасно, правда? — почти прошептала она. Глядя на
нее, я думал, что это и впрямь очень милая девушка. Спокойная, сообразительная,
когда нужно — практичная. Красивые голубые глаза чуть покраснели, доказывая,
что она не лишена чувств и поплакала над смертью хозяйки.
— Можно на минутку поговорить с вами? — спросила
Джоан. — Не хотелось бы затруднять мистера Симмингтона.
Элси кивнула и провела нас в столовую.
— Для него это было ужасно, — сказала она. —
Такой удар! Кто бы подумал, что такое может случиться? Хотя сейчас я сознаю,
что она уже некоторое время была какой-то странной. Все время нервничала и
плакала.
Я думала, что она нездорова, хоть доктор Гриффит и говорил
всегда, что ничего серьезного у нее нет. Ее все раздражало и злило, временами
просто непонятно было, как ей угодить.
— Мы пришли, — сказала Джоан, — спросить,
можно ли взять Миген на пару дней к нам, конечно, если она сама захочет.
Элси Холланд удивленно посмотрела на нас.
— Миген? — нерешительно проговорила она. — По
правде говоря, не знаю. По-моему, это очень мило с вашей стороны, но она такая
странная девочка! Никогда не знаешь, что от нее можно ожидать.
— Нам казалось, что это могло бы быть полезно, —
неуверенно ответила Джоан.
— О да, нам бы это очень помогло. Знаете, мне сейчас
приходится смотреть за обоими мальчиками (сейчас они с кухаркой), да и бедный
мистер Симмингтон нуждается, чтобы за ним кто-то ухаживал, как за ребенком.
Работы полные руки, просто голова кругом идет. У меня даже не было времени
поговорить с Миген. По-моему, сейчас она в мансарде наверху, в старой детской
комнате. Хотела, наверное, ото всех спрятаться. Не знаю…
Джоан мигнула мне, и я, выскользнув из столовой, взбежал
наверх по лестнице.
Старая детская была наверху, под самой крышей. Я открыл
двери и вошел. Внизу, в столовой, окна выходили в сад и шторы были подняты,
здесь же, в комнатке, окна выходили на улицу, они были опущены до самого низу.
В хмуром, сером полумраке я увидел Миген. Она сидела,
съежившись, на кушетке, поставленной у стены, и с первого взгляда напомнила мне
какого-то перепуганного, прячущегося звереныша, словно бы окаменевшего от
страха.
