Это вырвалось у меня помимо воли. Я уж, наверное, годы не
употреблял этого слова, но сейчас оно сорвалось у меня с губ автоматически как отголосок
давно минувших дней. Я словно снова услышал бабушку, с оттенком невольного
презрения говорящую кому — то: «Но разумеется, дорогая моя, ведь она же не
леди!»
Нэш сразу же понял меня. Слово «леди» и для него еще что-то
значило.
— Не то чтобы непременно леди, — сказал он, —
но определенно и не обычная деревенская баба. Те по большей части почти
неграмотные, не знают орфографии и, наверняка, не умеют внятно выражать свои
мысли.
Я молчал, для меня все это было шоком. Городок так невелик.
Подсознательно я представил себе писавшую эти письма похожей на миссис Клит,
местную «колдунью» — озлобленной, ехидной, немного трусливой женщиной.
Симмингтон высказал вслух то, что я только думал.
— Этим круг подозреваемых лиц, — резко проговорил
он, — суживается до какого-нибудь десятка человек во всем городке. В это я
не могу поверить! — Принужденным тоном, со взглядом, устремленным прямо
перед собой, словно ему был неприятен звук собственных слов, он продолжал:
— Вы слышали, — что я говорил во время следствия.
Если вы думаете, что это говорилось только для того, чтобы сохранить чистой
память о моей покойной жене, то ошибаетесь. Я хочу еще раз повторить, что в
письме, полученном ею, — я в этом твердо убежден — не было ни единого
слова правды. Я знаю, что это была ложь. Моя супруга была крайне
чувствительной.., и.., гм.., да, в определенных отношениях очень стыдливой
женщиной. Такое письмо было для нее страшным ударом, а нервы у нее были далеко
не в порядке. Грейвс ответил без колебаний:
— Вы, разумеется, правы, сэр. Ни в одном из этих писем
не чувствуется, что человек действительно знает, о чем он пишет. Одни брошенные
вслепую обвинения. Там нет попыток шантажа и, судя по всему, дело не в
религиозной мании — такое тоже случается. Ничего, кроме секса и слепой
ненависти! А это может оказаться неплохим дополнительным ориентиром при поисках
преступника!
Симмингтон встал. Он был сухим, отнюдь не сентиментальным
человеком, но сейчас губы у него дрожали:
— Надеюсь, что вы быстро найдете чудовище, которое
пишет эти письма. Оно ведь убило мою жену так же верно, как если бы ударило ее
ножом, — он помолчал. — Хотел бы я знать, что сейчас чувствует этот
человек?
Симмингтон вышел, не дожидаясь ответа на свой вопрос.
— Что действительно может чувствовать эта особа,
доктор? — спросил я. Мне казалось, что именно он мог бы знать ответ.
— Трудно сказать. Может быть, угрызения совести, а
может, радость от своей власти над людьми. Вполне возможно, что смерть миссис
Симмингтон только усилила ее манию.
— Будем надеяться, что нет, — сказал я, чувствуя
холодок, пробежавший у меня по спине, — потому что иначе…
Я замялся, и Нэш докончил фразу вместо меня:
— Попытается снова? Для нас это был бы наилучший
вариант, мистер Бертон. Знаете, повадился кувшин по воду ходить…
— Но ведь было бы сумасшествием продолжать писать эти
письма, — воскликнул я.
— Будет продолжать, — заверил нас Грейвс. —
Все они так. Понимаете, это как наркотик, — невозможно остановиться.
Я с ужасом покачал головой и спросил, нужен ли я еще им. Мне
хотелось на свежий воздух — здесь, в комнате, атмосфера была прямо — таки
пропитана злом.
— Вы нам уже не нужны, мистер Бертон, — сказал
Нэш. — Держите только глаза открытыми пошире и помогайте ним, чем можете:
в первую очередь вбивайте в голову всем знакомым, чтобы они отдавали нам каждую
анонимку. Я кивнул.
— По-моему, эту гнусность получили еще многие в
городе, — заметил я.
— Ничего удивительного, — сказал Грейвс и, немного
наклонив к плечу голову, спросил:
— А вы не знаете никого, кто совершенно точно не
получал таких писем?
— Вот так вопрос! Я, знаете, еще не удостоился чести
быть доверенным лицом всего здешнего общества
— Нет, нет, мистер Бертон, я этого и не думал. Я хотел
лишь спросить, не знакомы ли вы с кем-нибудь, о ком вы точно знаете, что он не
получал этих анонимок?
— Ну, собственно говоря, — неуверенно проговорил
я, — знаком.
И я повторил им свой разговор с Эмили Бартон. Грейвс
выслушал меня с каменным лицом.
— Хорошо, это может нам пригодиться. Это я себе отмечу.
Я вышел наружу, на солнце. Следом за мною вышел и Оуэн
Гриффит. Когда мы очутились на улице, я громко выругался:
— Черт побери, и это место, где я должен был валяться
на солнышке и лечиться? Тут полно гноящихся ран, а выглядит все мирно и
невинно, как в раю!
— Но именно там, — сухо проговорил Гриффит, —
именно там и таился змей.
— Слушайте, Гриффит, а они в полиции действительно
что-то знают? Напали на какой-то след?
— Понятия не имею. У них своя тактика: с виду они очень
откровенны, а по сути дела ничего нам не говорят.
— Н-да… Нэш — симпатичный парень.
— И очень толковый.
— Если в городе есть кто-то психически ненормальный, вы
бы должны были об этом знать, — сказал я с легкой укоризной.
Гриффит покачал головой. Выглядел он беспомощно и, больше
того, крайне озабоченно. Хотел бы я знать, подозревает ли он хотя бы, кто может
быть автором этих писем.
Мы вместе шли по Хай-стрит. Я остановился у дверей конторы
по сдаче недвижимости внаем.
— Стоило бы уже заранее заплатить вторую часть взноса.
Только мне охота заплатить, а потом сразу же собраться и уехать вместе с Джоан.
Пусть уж лучше пропадут деньги, лишь бы уехать отсюда.
— Вы не уедете, — сказал Оуэн.
— Почему?
Он не ответил, но через несколько мгновений заговорил
все-таки снова:
— Впрочем, вы правы. Лимсток — не то место, где человек
мог бы спокойно набираться сил. Вас.., или вашу сестру. — могли бы здесь
обидеть.
— Джоан не даст себя в обиду, — сказал я. —
Она не кисейная барышня. Я тем более. Только меня тошнит от всего этого.
— Меня тоже, — признался Оуэн. Я открыл дверь.
— И я действительно не уеду отсюда. Любопытство сильнее,
чем страх. Хочу знать, чем все это кончится.
Я вошел в контору. Женщина, стучавшая на машинке, встала и
подошла ко мне. Голова у нее была вся в кудряшках, которыми она жеманно
потряхивала, но выглядела она интеллигентнее, чем молодой человек в очках,
заправлявший здесь, когда я был в прошлый раз.
