— Давно это здесь продолжается? — спросил я.
— Да вроде нет. Конечно, трудно сказать точно, ведь
люди, получившие такие письма, не ходят и не рассказывают о них первому
встречному. Просто швыряют их в огонь.
Он помолчал.
— Я и сам получил такое письмо. И адвокат Симмингтон
тоже. Упоминали о них и еще пара моих пациентов.
— И все письма на один манер?
— Да, все в них вращается вокруг секса. Это
характерно. — Он усмехнулся. — Симмингтон был обвинен в непристойной
связи со своей служанкой — бедной мисс Джинч, которой не меньше сорока лет,
пенсне и зубы, как у кролика. Симмингтон отнес письмо в полицию. Меня автор
обвинил в том, что я нарушал свой долг врача, заигрывая с пациентками, причем
особое внимание было обращено на детали. Все это выглядит абсурдно и по-детски,
но полно страшной злобы и яда. — Лицо у него изменилось, он помрачнел. —
Все-таки это пугает меня. Такие вещи могут оказаться опасными.
— Еще бы!
— Даже если это только жестокая, детская злоба, рано
или поздно одно из этих писем попадет в цель. И бог знает, что тогда может
случиться! Я боюсь, что такие письма могут подействовать на слабых духом
подозрительных и необразованных людей. Когда они видят что-то написанным черным
по белому, они думают, что это правда. Могут возникнуть самые разнообразные
осложнения.
— Это пишет какой-то примитив, — задумчиво сказал
я, — я бы даже сказал, полубезграмотный человек.
— Вы так думаете? — Оуэн посмотрел на меня и ушел.
Когда я позже стал размышлять об этом, его «Вы так думаете?»
начало меня беспокоить.
Не буду прикидываться, что анонимка не оставила неприятного
привкуса и отвратительного запаха у меня во рту. Оставила. Скоро, однако, я
перестал о ней думать. Понимаете, тогда я неспособен был принимать ее всерьез.
Вспомнил, как я говорил себе в душе, что такие вещи в маленьких провинциальных
местечках случаются нередко. Скорее всего, за этим кроется какая-нибудь
истеричка, стремящаяся любой ценой стать центром событий. В конце концов, если
все письма были такими же детскими и глупыми, как полученное нами, они не могли
причинить особого вреда.
До нового инцидента, если это можно так назвать, дошло
примерно через неделю. Мисс Партридж, плотно сжав губы, сообщила мне, что
Беатрис, помогавшая ей в течение дня, сегодня не придет.
— Мне кажется, сэр, что она совсем вне себя.
Я не вполне понял, что мисс Партридж хочет этим сказать, но
решил (как выяснилось — ошибочно), что речь идет о каком-нибудь желудочном
заболевании, которое Партридж стесняется назвать прямо. Я ответил, что мне
очень жаль, но я надеюсь, что скоро она будет здорова.
— Она здорова, как лошадь, — возразила мисс
Партридж, — тут дело не в здоровье, а в чувствах!
— О! — произнес я с некоторым сомнением.
— Это из-за того письма, которое она получила. Там
вроде были всякие намеки.
Хмурый вид нашей мисс Партридж подсказал мне, что эти
намеки, очевидно, связаны с моей персоной. Хотя, случайно встретив в городе
Беатрис, я вряд ли узнал бы ее, настолько мало обращал на нее внимания, я
почувствовал вполне понятную досаду. Инвалид, ковылявший на двух костылях, вряд
ли способен играть роль соблазнителя Деревенских девушек.
— Это же чушь! — гневно запротестовал я.
— То же самое сначала и я сказала ее матери, —
заверила меня мисс Партридж. — Ничего подобного, говорю я, не случилось и
не случится, пока я в этом доме. А что касается Беатрис, то девушки сейчас не
те, какими бы пи мы, и ходит ли она где-то с кем-нибудь другим — за это я
поручиться не могу. Но и то правда, сэр, что парень из гаража, с которым ходит
Беатрис, тоже получил анонимное письмо и, говорят, скандалил так, что страшно
сказать
— В жизни большей глупости не слыхал, — сердито
сказал я.
— Я так думаю, сэр, что Беатрис к нам больше не
вернется. Но скажу вам: не сделала бы она так, если бы за ней чего-нибудь да не
водилось. Зря говорить не будут… Сказано ведь: нет дыма без огня.
Я не подозревал тогда, как страшно, до омерзения будет преследовать
меня эта поговорка.
Перед обедом мне надо было еще сходить в город. Светило
солнце, воздух был холодным и свежим, но уже пахло весной. Я взял костыли и
отправился в путь. Я энергично отказался от предложения Джоан проводить меня,
но мы договорились, что, когда будет пора обедать, она подъедет за мной на
машине.
— Ты там, наверное, встретишься со всем Лимстоком.
— Нисколько не сомневаюсь, — ответил я, — что
уже со всеми-то здешними сливками общества встречусь.
По утрам вся жизнь общества сосредоточивалась на Хай —
стрит: люди делали здесь покупки, останавливались и обменивались новостями.
И все-таки в город я шел не без сопровождения. Не прошел я и
двухсот ярдов, как услышал за собой звонок, потом скрип тормозов велосипеда, и
вслед за этим чуть не к моим ногам свалилась Миген Хантер.
— Здравствуйте, — сказала она запыхавшись,
подымаясь и отряхиваясь.
Миген мне нравилась и мне всегда было страшно жаль ее.
Это была падчерица адвоката Симмингтона, дочь его жены от
первого брака. О мистере (или, кажется, капитане) Хантере почти никогда не
упоминали, и, очевидно, все считали, что чем скорее о нем забудут, тем лучше.
Вел он себя с теперешней миссис Симмингтон ужасно, и она развелась с ним через
год или два после свадьбы. У нее были свои средства, и она поселилась с
дочуркой в Лимстоке, «чтобы предать все забвению», здесь же она и вышла снова
замуж за старого холостяка Ричарда Симмингтона.
От второго брака родились два мальчика, боготворимых обоими
супругами. Я подозревал, что Миген чувствует иногда себя дома пятым колесом в
телеге. Она совершенно не была похожа на свою мать — невысокую, анемичную
женщину, довольно видную и по большей части толковавшую тонким, меланхолическим
голоском о своих стычках со служанками, о своем здоровье.
Миген была высокой, неловкой девушкой, и хотя ей было почти
двадцать, выглядела она шестнадцатилетней школьницей. У нее был узел неопрятных
каштановых волос, зеленоватые глаза, узкое скуластое личико и неожиданно милая
улыбка уголком рта. Она носила серые платья, здорово напоминавшие мешковину, и
фильдекосовые чулки, случалось, что и рваные.
Когда я сейчас посмотрел на нее, она показалась мне похожей
скорее на жеребенка, чем на человеческое существо. Правда, жеребенок был бы
очень симпатичным, если бы его хорошенько почистить!
Она выпалила, как обычно, быстро и тяжело дыша:
