– «Поздравляю всех проигравших и победивших. Ваш эголог Громов».
Электроничка взяла из его рук бланк, сказала:
– Здесь опечатка. Не эголог, а эрголог. То есть роботопсихолог. Наш учитель – знаменитый эрголог, а не эголог.
– Нет, не опечатка, – неожиданно возразил Элек. – Именно эголог, от слова «эго», то есть "я". Эту игру выиграл я! Профессор Громов в данном случае не ошибся: он не роботопсихолог, а мой болельщик.
– Громов – твой болельщик? – с изумлением спросила Элечка. – Как это понять? Разве ты один выиграл игру?
– Я. Мы. «Электроники», – уточнил Эл. – Короли воздуха. В конце концов я был сконструирован первым, а не ты?
И короли с громким смехом удалились.
– Что с тобой? – прошептала Элечка вслед товарищу и растерянно оглянулась на подруг.
Впервые она ощущала непонятное, незнакомое ей чувство – тревогу.
Что же вы, мальчишки?…
Науке это заболевание мало известно. Точнее, оно не носило до этой поры массового, эпидемического, как грипп, характера. Впоследствии ему дали десятки разных названий, но во всех из них присутствовала характерная приставка «эго» – от истинной причины болезни – эговируса.
Эговирус поражал как человека, так и машины. Определить болезнь было чрезвычайно сложно. Вот почему в борьбе с «эго» объединились медики, врачи, инженеры, педагоги, психологи, роботопсихологи и другие специалисты.
Изобретена была уникальная машина «эгограф» – огромная стальная подкова, под которой медленно двигались носилки с пристегнутым ремнями больным. Машина слой за слоем исследовала живой или механический организм; на десятках экранов мерцали разноцветные кружки, ромбы, многогранники, понятные лишь специалистам; счетные автоматы суммировали информацию и ставили диагноз. К классическим определениям «эгоизм» и «эгоцентризм» прибавились новые, медицинские названия болезни – «эгокорь», «эгогрипп», «эгосвинка», – а затем и чисто субъективные, даже очень индивидуальные понятия – «эголень», «эгоодиночество», «эговозвеличенье», «эготелемания».
Кроме таблеток и микстур, больным прописывалось больше читать, играть в хоккей, посещать театр, спускаться вниз без лифта, работать в мастерских, пропалывать грядки, петь в хоре, ходить в турпоходы, заниматься аэробикой, вести дневник, составлять план-максимум завтрашнего дня, мечтать на ночь. Перед человеком и роботом ставили еще сверхзадачу, которую он должен был решить один или с товарищами. И представьте, многим эти вроде бы знакомые занятия помогали: буквально за неделю-две болезнь проходила.
На другое утро после матча команда Электроника не вышла на зарядку. Физрук решил: ладно, пусть понежатся, отоспятся после трудной игры – победителей строго не судят. А за завтраком спохватился: вот уже и чай остывает, а шесть мест за столом пустуют.
Ростик, молодцевато прогарцевавший в палату мальчишек, вернулся растерянный.
– Доктора! – громко объявил он и пояснил, когда тот пришел: – Я, конечно, не эскулап, но, по-моему, все они в коллективном обмороке.
– И Элек тоже? – с иронией спросил доктор.
– Представьте себе – да!
– Вы явно не эскулап, – сухо заметил доктор.
– Сейчас все увидите… – загадочно ответил физрук.
Как и Ростика, доктора удивила тишина в комнате. Шесть неподвижных фигур вытянулись под простынями на постелях. Да и на кровати Элека, днем и ночью аккуратно заправленной, сейчас кто-то лежал.
– Привет, ребята! – бодро сказал врач. – Завтрак на столе. Пора вставать.
Никто не шелохнулся, не ответил.
Ростик сказал: «Эй!…» – словно он был в лесу, и шепнул доктору:
– Ну, что я вам говорил?
Врач пощупал пульс первого попавшегося чемпиона. Пульс был обычный. Потом подошел к Элеку, который, как и все, лежал на постели, спросил:
– Электроник, что здесь происходит?
Робот не ответил.
Врач строго повторил:
– Электроник, что с тобой? Что с командой?
Глаза робота, обращенные на врача, словно смотрели мимо него.
– Ничего, – равнодушно сказал Эл.
Тут Ростик не выдержал.
– Подъем! Становись! Равняйсь! Смирно! – призвал он на помощь привычные команды.
– Тут вам не физкультзал! – мягко поправил его доктор. – Здесь больные!
Никто из больных и глазом не моргнул. Лица у всех были загорелые и равнодушные, температура нормальная, дыхание ровное. А вот реакции – никакой.
– Может, они перетрудились? – спросил врач.
Ростик поморщился.
– Перегрелись на солнце?
Ростик развел руками.
– Чем-то травмированы?
Ростик выразительно пожал плечами: уж в чем-чем, а в перегрузках и травмах он разбирался.
– Что же они хотят? – спросил специалист в белом халате.
– Что желаете, чемпионы? – громко повторил специалист в спортивном костюме.
И тут чемпионы прервали молчание. Они заговорили ровными, спокойными, какими-то отрешенными голосами. Да, мы чемпионы, подтвердили вчерашние чемпионы, короли воздуха. И мы, короли, требуем для себя условий. Отныне никакой нервотрепки с утра вроде "Подъем! ", "Становись! ", "Шагом марш! "; никакого панибратства вроде "Смирно! ", «Эй, ты!» или "Элек! "; никаких сельскохозяйственных физических нагрузок на чемпионские организмы, кроме тренировок. И так далее, и тому подобное. За каждым пунктом «никаких», произносимым бесстрастными голосами, со всей очевидностью явствовало, каких благ и почестей желают отныне чемпионы.
– И ты так думаешь? – спросил доктор, подходя к капитану команды.
– Я просчитываю варианты, – бесстрастно сказал Электроник. – Я как все.
Доктор покачал головой.
Ростик, кажется, был более знаком с симптомами нового заболевания.
– Бродяги воздуха, суперкороли и новоявленные чемпионы, я вас понял! – торжественно произнес он, оглядев притихшую команду. – Я обещаю, что вы будете получать необходимые тренировки и дополнительные компоты. И останетесь непобежденными!
– Хватит, – оборвал его один из чемпионов.
– Он хочет успокоить нас компотом, – вяло подхватил другой.
– Обозвал бродягами, – слегка скривил губы третий.
– Вот что, Ростик, – Макар Гусев приподнялся на локте, – еще одно обидное слово, и мы переходим к другому тренеру.
Ростик, повидавший немало «чудес» в своей спортивной жизни, застыл с раскрытым ртом.
– Попрошу соблюдать больничный режим, – заявил решительно доктор. – Я должен поставить диагноз… Завтрак принесут в палату…
Один только Сыроежкин объявил, что он совершенно здоров и скоро все остальные поправятся, но голос у него был не очень уверенный, и ему не позволили встать с постели.
