Франция при одновременной поддержке Польши в ее борьбе с Советской Россией, не оставляла идеи реставрации бывшей Российской империи. Именно поэтому активно настаивала на налаживании связей между Ю. Пилсудским и правительством А. В. Колчака, а позже и А. И. Деникина, П. Н. Врангеля. После Лондонской конференции 11–13 декабря 1919 г., где Ж. Клемансо была озвучена концепция «колючей проволоки», Франция настаивала на создании консолидированного антисоветского барьера, который бы включал Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Польшу, Украину, Грузию, Армению, возможно Беларусь. Все это привело бы к ослаблению Советской России, заставило б ее заключить со странами Антанты мирный договор.
Отношение французской стороны к «молодым народам» коренным образом не расходилось с позициями США и Великобритании, основывалось на «принципах справедливости и свободы» [332, р. 71–80], но среди стран, независимость которых целесообразно было бы признать, упоминались только Польша и Богемия (Чехия) [332, р. 80]. Вопрос самоопределения белорусских земель не поднимался. Согласно утверждению А. Тардье, члена французской делегации на мирной конференции, решение «русского» вопроса должно было начаться в последнюю очередь, чтобы предоставить возможность различным национальностям организоваться, по меньшей мере хоть частично, высказать свои пожелания и при более благоприятных условиях перейти к необходимым соглашениям между различными группировками. Но расчеты французского представителя не оправдались, «русский» вопрос был поднят еще до непосредственного открытия Парижской мирной конференции. Так, 12 января 1919 г. на заседании Высшего военного совета был поставлен вопрос об участии на мирной конференции представителей от бывшей Российской империи. Наиболее острые дискуссии по вопросу о представительстве начались 21 января, на заседании Совета десяти, которое было посвящено рассмотрению этой проблематики. Дискуссию начал президент США В. Вильсон, который предвидел протесты французской стороны, поэтому предложил пригласить представителей от Российской империи не в Париж, а, например, в Салоники, которые после были заменены на Принцевы острова [289, с. 118]. В обращении Совета десяти 22 января 1919 г. помещалось приглашение «всем организованным группам, осуществляющим или пробующих осуществлять политическую власть и военный контроль где-нибудь в Сибири или в границах Европейской России» принять участие во встрече с представителями стран Антанты и США «при условии остановки военных действий как на территории России, так и за её пределами» [289, с. 88]. На обращение дали положительный ответ представители РСФСР и УССР. Срочно к решению дела приступили и представители ЛитБел ССР. На заседании ЦИК ЛитБел ССР 26 февраля 1919 г. была принята декларация, врученная правительству «срочно установить связь с Антантой по вопросу мирных переговоров на Принцевых островах и принять самые решительные меры по обороне Советской Республики Литвы и Беларуси» [70, с. 2]. Уже 1 марта 1919 г. была направлена специальная нота к странам Антанты с высказыванием своей готовности начать мирные переговоры «во имя приостановки братского кровопролития, во имя установления мира в нашей измученной стране» [78, с. 85–87].
Представители Рады Народных Министров БНР оставили обращение Совета десяти без ответа, возможно, проявилась слабая информированность о состоянии дел на Парижской мирной конференции. Единственным направленным обращением периода января-марта 1919 г. к Парижской мирной конференции от правительства БНР являлся «Мемориал Белорусского правительства председателю мирной конференции в Париже» от 22 января 1919 г., в котором содержалась просьба о допуске белорусской делегации для участия в конференции [2, с. 321–327]. Вопрос с организацией встречи на Принцевых островах остался нерешенным, так как представители Российского политического совещания не приняли предложение Совета десяти, «не желая садиться за один стол переговоров с большевиками» [242, с. 245].
Постановка «русского» вопроса и принятие решений на Парижской мирной конференции происходило при отсутствии юридически утвержденной делегации. Российский политический комитет не мог рассматриваться в качестве последней по причине его односторонней идеологической направленности, наличия Гражданской войны на территории бывшей Российской империи, присутствия на конференции делегаций от государственных образований «лимитрофов» (Литва, Латвия, Эстония, Украина, Беларусь). Отсутствие русской делегации, а также общие антибольшевистские настроения среди основных ее участников приводили к тому, что большинство решений по судьбе территории бывшей Российской империи носили половинчатый, временный характер. К числу таких принадлежал и вопрос определения восточной границы Польши.
Непосредственным образом позиции стран Антанты и США по белорусскому вопросу проявились во время решения судьбы восточной границы Польши. Одним из возможных вариантов решения этого вопроса стала программа Польского национального комитета (Р. Дмовский, И. Падеревский, С. Козицкий и др.), который 3 марта 1919 г. представил Совету десяти позицию польской делегации [377, s. 12–16; 432, s. 367]. Ее выработка происходила путем горячих дискуссий членов Польского национального комитета (2 марта 1919 г.), что привело к принятию решения (десять голосов против трех) об отклонении федералистической концепции и принятии позиции Р. Дмовского [344, s. 139–172]. В ее основе лежали идеи создания сильной Польши, о полном слиянии национальных территорий с Польским государством, о присоединении к этнической Польше в первую очередь непольских районов на востоке, где население исповедовало католицизм. Вторым вариантом решения дела восточной границы Польши стала позиция Российской политической делегации, которая формировалась на основе так называемого «Положения по вопросу о Польше», разработанного в декабре 1918 г. – январе 1919 г. «Положение» рекомендовало при определении границ Польши с Российским государством иметь ввиду «как стратегические, так и экономические, этнографические условия» [179, с. 32]. При этом, при проведении разграничения необходимо было придерживаться следующих принципов: сохранение территориальной целостности, без каких-либо издержек в пользу Польши этнически чужих полякам Литвы и Беларуси, Холмщины; присоединение к России территорий Галицкой (Восточная Галиция) и Угорской Руси [179, с. 34]. Мемориал Польского национального комитета от 4 марта 1919 г. оспаривал права определенных национальных единиц (украинцев и белорусов) на овладение той или иной территорией. Ссылаясь на опыт совместного существования польского, украинского, белорусского народов в рамках Великого княжества Литовского, доказывался тезис, что языковая категория примет принадлежности местного населения не может быть достаточным основанием к присоединению земель к конкретному государственно-политическому образованию [299; 305].
Отдельно выделялась литовская государственно-политическая программа. Она предусматривала создание «Великой Литвы», которая включала территорию Виленщины и Гродненщины (историческая Литва) и непосредственно Литва (этнографичская Литва). В марте 1919 г. на отдельном совещании Высшего Совета Лиги наций был рассмотрен так называемый «русский» вопрос, во время которого были озвучены литовские территориальные требования на земли не только этнографической Литвы, но и также и на земли «исторической Литвы». Литовская сторона объясняла свои претензии договором с Виленской белорусской радой 27 ноября 1918 г. и фактически признавала частью Литовского государства Гродненский, Сокольский, Белостокский, Бельский, Волковысский, Беловежский, Слонимский уезды Гродненской губернии, Лидский уезд Виленской губернии [2, с. 319–320]. Члены литовской мирной делегации в качестве аргумента приводили факт формирования под эгидой министерства обороны Литвы I и II белорусских пехотных частей (командующий К. А. Кондратович) в Ковно – Гродно. [46, л. 2а-8, 18–20, 23–25]. В итоге претензии Литовского государства были аннулированы по причине принадлежности белорусских земель (территория Виленской и Гродненской губернии) к будущему обновленному Российскому государству [50].
