Риченда уже хотела за ним последовать, но я мягко ухватила ее за руку.
– Он ее найдет. Лучше позвони мужу и объясни, где находятся дети, пока он не обратился в полицию. Как я предполагаю, записку ты ему не оставила?
– Нет, не оставила, – ответила Риченда. – Но где еще могут находиться дети, кроме как со своей матерью?
Когда Риченда только вошла в номер, ее щеки были слегка розовыми, теперь они стали ярко-красными.
– Ты должна сообщить ему, что с детьми все в порядке, – заявил Бертрам. – Бедняга небось с ума сходит! Насколько я понимаю, дом вы покинули тайно?
– Потребовалось использовать кое-какие уловки, – признала Риченда.
Гленвиль становилось все более и более не по себе. Я также знала, что Риченде совсем не нравится (и вполне справедливо), когда ее ругают в присутствии слуг. Выражение лица Бертрама с каждой минутой становилось все суровее. И разговор в любую минуту мог превратиться в большой семейный скандал, а по горькому опыту я знала, что это очень плохо закончится.
– Гленвиль, пожалуйста, идите с детьми в отведенную им комнату, – сказала я. – Мэри покажет вам дорогу. И может, вы сразу начнете распаковывать вещи? Нам предлагали прислать горничных, работающих в отеле, но я была уверена, что вы сами захотите разобраться с вещами своей хозяйки.
Гленвиль резко повернулась ко мне.
– Конечно, мэм, я предпочту все сделать сама, – сказала она.
– Мэри, проверь, как себя чувствуют дети после такого долгого путешествия. Может, они проголодались? Тогда накорми их и уложи спать.
Мэри снова сделала книксен. У меня защипало глаза, но я держалась, ничем не выдавая своих чувств.
Слуги и дети покинули гостиную.
– А теперь вы двое можете пререкаться столько, сколько хотите, – сказала я, поворачиваясь к Бертраму и Риченде. – Только Гансу нужно немедленно сообщить о том, где находятся его дети.
– Я не знаю, как пользоваться этой машиной, – с угрюмым видом объявила Риченда. Выглядела она как ребенок, которого отчитали за плохое поведение.
– Тогда я сейчас пойду в свою спальню и позвоню ему сама. – Никто не выступил с возражениями. – Найдете меня, когда вы тут все выясните между собой и прекратите упрямиться. – Я уже пошла к выходу, но остановилась на полпути. – Конечно, если Рори вернется без Эми, зовите меня сразу же.
Моя спальня оказалась роскошной, и это еще мягко сказано. Она вполне подошла бы и для Версаля. Но в эти минуты я едва ли уделяла внимание обстановке. Я подняла телефонную трубку, заказала междугородный разговор и попросила соединить меня с поместьем Мюллеров. Трубку поднял Стоун. Услышав мой голос, он предложил немедленно позвать к телефону хозяина. Ганс очень быстро оказался у аппарата. Он явно запыхался.
– Они здесь, – сообщила я. – Она привезла их в Лондон. Прости, Ганс. Она приехала на поезде вместе с Гленвиль. Я понятия не имела, что она так поступит.
На другом конце провода надолго воцарилось молчание.
– Как ты думаешь, Эфимия, если я прикажу своей жене немедленно вернуться домой вместе с детьми, она это сделает? – холодно спросил Ганс.
Поскольку Риченда уже не приняла в расчет мнение Ганса и все сделала по-своему, мне нечего было ответить. Молчание затягивалось.
– Понятно, – в конце концов сказал Ганс и повесил трубку.
Как только я вышла из своей спальни, еще из одной комнаты вылетела Риченда – как пробка из бутылки.
– Ну? – спросила она. – Что он сказал?
– Ничего.
– Он должен был что-то сказать! Он просил позвать меня к телефону?
– Нет.
Риченда сделала несколько шагов по направлению ко мне. Я отступила к дверному проему. Судя по ее виду, ей сейчас хотелось кого-нибудь встряхнуть. Я быстро огляделась и поняла, что все остальные где-то скрываются. Это было разумное, хотя и не доблестное отступление.
– Я сообщила ему, что дети находятся здесь, – сказала я. – Больше ничего. На самом деле больше ничего.
– На самом деле? – Риченда продолжала медленно продвигаться ко мне, очень напоминая разозленную жирную кошку, которой наконец удалось загнать мышь в угол. Я положила руку на дверную ручку у себя за спиной. Я была уверена, что успею сделать шаг назад и захлопнуть дверь у нее перед носом до того, как она меня коснется.
– Он спросил, вернешься ли ты, по моему мнению, домой вместе с детьми, если он прикажет.
Риченда замерла на месте.
– Прикажет мне? – Ее голос звучал на октаву выше, чем обычно. – Это ж надо такое придумать: прикажет мне! И что ты сказала?
– Что я могла ответить на такой нелепый вопрос? – произнесла я, пытаясь найти пути отхода так, чтобы Риченда не поняла, что я делаю. Она должна была или превратиться в любящую жену и сказать, что да, она поедет домой, или начать разглагольствовать, то есть, скорее, орать, что мужчины пытаются установить власть над женщинами и ими командовать. Я предполагала, что второй вариант наиболее вероятен, и сообщила: – Я ничего не ответила.
– Спасибо, – поблагодарила Риченда. – Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Прости, мне надо идти.
Риченда развернулась и отправилась к себе в комнату. Послышался звук хлопающей двери, а потом еще какие-то звуки, которые я приняла за сдерживаемые рыдания.
Бертрам высунул голову из-за еще одной двери и спросил:
– Кто-то топит кошку?
* * *
Говорят, что время лечит. Определенно это подтверждало выражение лица Риченды, когда мы пытались найти извозчика, чтобы добраться до Хрустального дворца. Она явно пребывала в прекрасном расположении духа. Я же безумно устала после беспокойной ночи. Я просыпалась от малейшего шума, опасаясь, что звук возвещает о прибытии разозленного Ганса. Но он не приехал.
Эми нашли в кухне, где она болтала с кондитером, свирепого вида типом, который явно держал в страхе всех работников кухни. Но Эми он скармливал кусочки всяких вкусняшек и рассказывал о том, сколько ванилина нужно добавлять в crème pâtissière
[8]. Очевидно, все работники кухни решили, что Эми – дочь кого-то из сотрудников и ждет, когда у родителя закончится смена. Конечно, Эми даже не пыталась их в этом разубедить. Так что у Рори возникли проблемы с ее поиском, поскольку работники кухни пытались спрятать Эми от глаз руководства гостиницы и гостей, которым, по их мнению, ее не следовало показывать. В конце концов Рори все-таки привел ее к Бертраму – Риченда тогда все еще испытывала недомогание.
– Черт побери, этот бесенок заставил меня чинить сломанную куклу буквально через минуту после того, как я начал ее ругать, то есть попытался, – сообщил мне Бертрам за завтраком.
