— Мне говорят, что машина остановилась, и сейчас охрана возвращается туда, где она сбилась с маршрута, чтобы поймать их. Всё в порядке. Здорово погоняли, да? Проверили, за что заплатили такие деньги, верно, мистер Холд? — Весёлый голос Майкла наигран, как и всё здесь.
Никакого ответа. Только тишина.
Больше никто не произносит ни звука. Вообще. Мне кажется, что никто даже не дышит, кроме меня.
Говорят, что опасность сближает людей. Ложь. Это только первые секунды, а потом наступает вот такая тишина и отчуждённость. Каждый закрывается в себе, чтобы пережить страх, потому что боится показать эмоции. Но разве эмоции это плохо? Разве мужчины не имеют права на них или они прекращают быть мужчинами, когда показывают это нам, девушкам? Но ведь мы ждём их. Мы ждём подтверждения всех слов в глазах. Мы хотим видеть там ту же любовь, что горит в наших. А мы их не видим. Мужчины прячутся чаще нас. Они по природе своей вот такие, и это принимать нельзя. Любой человек должен проявлять эмоции, какими бы они ни были. Именно через эмоции выходит адреналин, а иначе он сжирает изнутри, и всё угасает.
Мы въезжаем в ворота, которые Майкл открывает пультом. Автоматически включается свет вдоль подъездной дорожки.
— Я буду здесь, мистер Холд. Узнаю, как Кирк и доложу вам. Собаки временно отправлены в отель, — поворачиваю голову от слов Майкла.
— А что с Кирком? — Шёпотом спрашиваю я.
Никто мне не отвечает. Я даже не задумывалась всё это время, кто проник в квартиру, как это им удалось. Куда делся Кирк, и почему о нём нужно беспокоиться?
— Мишель, пошли, — Ник уже стоит у открытой двери, ожидая, когда я отстегнусь и спущусь.
Он не смотрит на меня. На сиденье, на мои ноги, на то, как я отстёгиваю ремень, но в глаза не смотрит. Даже головы не поднимает.
— Что с Кирком? — Повторяю свой вопрос, вставая на землю, и кривлюсь от неприятной рези в ногах.
— Ранен, — сухо бросает Ник.
— А точнее, ты можешь сказать, или это тоже сейчас тема, которой мы не должны касаться? — Фыркаю я, направляясь за ним. И даже не помогает. Он знает, что идти так быстро мне сложно, но несётся вперёд, а я пытаюсь успеть за ним.
Николас хлопает в доме, и он озаряется светом.
— Тебе нужно искупаться. Здесь есть для тебя одежда, осталась с прошлого раза, — поднимается по лестнице. Я за ним.
— Ты ответишь или нет, Ник? Так нельзя! — Возмущённо хриплю и кашляю сразу же, хватаясь за горло.
Входит в спальню и включает торшер.
Бросает на тумбочку свой телефон и мой.
— На него напали. Сильно ударили по голове. Он был без сознания, когда его нашли. Так украли карточку. Собаки бегали и лаяли. Мне позвонили и сообщили об этом. Я не мог дозвониться Кирку, затем позвонил тебе. Ты тоже не ответила на звонок. Я поехал домой, одновременно сообщив охране о том, чтобы они проверили Кирка. Один ушёл от лифта, а другой не придал значения тому, что кто-то туда входит в кепке и, явно пряча своё лицо за большой коробкой в красной обёртке. В это же время другой человек якобы осматривал квартиру, выставленную на продажу, на пятом этаже. Риелтора обезвредили. Клиенту передали карточку и подарочную коробку, в которой, скорее всего, была спрятана канистра с керосином. Он поднялся в мою квартиру, облил всё там и поджёг издали, чтобы успеть спуститься в лифте, пока его не заблокируют из-за пожара. Они вышли так же, как и вошли по карточке гостя, а карточку Кирка бросили недалеко от входа в комплекс. Двое мужчин. Их лица сейчас пытаются разглядеть по камерам. Этого тебе достаточно сейчас? — Сухо рассказывает Ник и закатывает рукава рубашки.
Достаточно? Это ужасно! Они провернули всё так спокойно, что можно позавидовать их логике и мышлению.
— Пошли. Тебя нужно помыть, — Николас берёт меня за руку и, так же, не глядя на меня, ведёт за собой в ванную.
Он сажает меня на край ванны и подходит к душу, настраивая воду. Возвращается и присаживается на корточки, снимая с меня тапочки. Разматывает бинты. Нет, он их разрывает и отклеивает пластыри.
— Потом снова закроем. Здесь всё для этого есть, — безэмоционально говорит он.
Я наблюдаю за ним, и так странно. Он специально избегает встречи с моим взглядом. Снимает с меня шорты и трусики. Затем топик. Обхватывая за талию, ведёт к душу. Он даже не разделся сам.
— Почему ты не смотришь на меня, Николас? Что со мной не так? Я стала уродливой, или тебе противно? Почему не смотришь в мои глаза, скажи? Ты назвал меня любимой, а теперь даже руку не дал, когда мы гнали с сумасшедшей скоростью. Ты отвернулся. Ник, почему ты на меня не смотришь? — Шепчу я. Вода скатывается по мне, а он даже не реагирует на мои слова. Расстёгивает ремень и отбрасывает его. Все движения Ника какие-то механические. Рубашку он только расстёгивает, словно забывая о том, что хотел сделать, разувается и снимает брюки вместе с носками. Входит в душ и оглядывается.
— Николас, ты слышишь меня? — Дотрагиваюсь до его руки, и он дёргается.
— Ник, почему ты на меня не смотришь? — Снова повторяю свой вопрос.
Он резко поворачивается ко мне и поднимает голову. Наши глаза встречаются. Его настолько тёмные и красные, и мои напуганные и ожидающие ответа.
— Почему не смотрю? Тебе нужна веская причина? Вот она, — выдыхает он, и его глаза быстро начинаются блестеть. В них собираются слёзы. Самые настоящие слёзы. Одна из них скатывается по его лицу, и я вижу, как он сглатывает.
— Этого тебе достаточно, чтобы я смог спрятать свой взгляд и не смотреть в твои глаза? Достаточно, чтобы я мог пережить всё сам? Достаточно? — Его голос дрожит и очень сильно. Вторая слеза катится по его лицу. Он плачет. Николас Холд плачет, и ему стыдно за это.
— Нет, недостаточно. Это нормально. Я тоже боялась тебя потерять и никогда больше не увидеть. Я боялась назвать тебя любимым, потому что твою реакцию угадать сложно. Если бы не ты, то я никогда бы не могла иметь шанса назвать мужчину любимым, самым любимым на свете, — шепчу, приближаясь к нему.
Хоть мне и больно, но я привстаю на носочки и целую дорожку из слёз на его лице.
— Спасибо за эту возможность любить тебя. Спасибо за возможность жить тобой каждую секунду. Спасибо за возможность дышать тобой. Спасибо за то, что мысли о тебе меня всегда спасают. Спасибо за то, что ты есть. Спасибо за твою любовь, Николас Холд. Она безупречна, — мои ладони скользят по его груди, и я обнимаю его за шею.
— Мишель… чёрт, я так испугался, что больше услышу твой голос. Скажи это ещё раз… назови меня так ещё раз, — пальцами стискивает мои волосы. Трётся носом о мою щёку, вызывая улыбку на лице.
— Любимый, мой любимый Николас, — шепчу я.
— Мишель…
Вода стекает по нашим телам. Его губы обжигают поцелуями мою скулу. Ладони скользят по моей спине, прижимая меня ближе к себе. Ещё ближе. И ещё. Задохнуться и жить. Умереть и воскреснуть. Любить и отвергать. Желать и бояться.
