Единственный вопрос, который занимал ее по дороге к дому Кирсы, это, зачем она вообще взялась кому-то помогать? Парнишка, конечно, был замечательным актером, и сыграл всю сцену довольно естественно. Во всяком случае, ей — дуре — хватило. Но разве это было ее дело, идти куда-то, спасать кого-то? А если бы там, в сарае, оказался еще кто-нибудь? Не один этот ублюдок, а несколько таких же? Ответ был на удивление прост: если бы их там было несколько, сейчас на сене в сарае лежала бы она, голая, изнасилованная и с перерезанным горлом…
* * *
Пользоваться навахой ее научил старик Эггер. Он же подарил Герде нож. Эггер, вообще, был добр к ней. Учил всяким разностям, а знал и умел он много такого, чего скрипичные мастера обычно не знают и не умет. Рассказывал истории одна интереснее другой. В общем, очень быстро после первого знакомства стал для нее едва ли не «любимым дедушкой». И Герда платила ему взаимностью. Прибиралась в доме, помогала варить клей и скрипичный лак, готовила, чему он же ее и научил, и зашивала прорехи на одежде. Она даже обстругивала иногда заготовки, из которых он потом вытачивал детали скрипок, альтов и виол.
Однажды, когда старик полировал деку будущего альта, он спросил Герду:
— Так ты ходишь по городу одна?
— Одна, — ответила Герда, не слишком хорошо понимая, зачем он ее об этом спросил. — С кем же мне еще ходить? Гувернантки у меня нет, друзей, ну, кроме тебя, Эггер, тоже.
— Ты странная девочка, — сказал он тогда. — Дочь барона, а гуляешь в таких местах, куда порядочные девушки никогда не заходят. Не страшно тебе?
— А что такого? — удивилась Герда, которая, не смотря на частые прогулки по городу, в некоторых вопросах все еще оставалась наивной, как ребенок, которым, на самом деле, она и была.
— В городе много опасных людей. Особенно, в Приречной слободе и на Медовой горке, а ты, случись что, даже постоять за себя не сможешь.
Герда задумалась. То, что городские улицы могут быть опасны, она уже знала. Но не сидеть же из-за этого в четырех стенах? Там скучно, тесно и то и дело натыкаешься на кого-то из домочадцев…
— Так что, мне теперь из дома не выходить?
Вот тогда старик и показал ей наваху.
— Это очень опасное оружие, девочка, но его удобно носить с собой, — сказал он, раскрывая нож. — Лезвие короткое, но поверь мне, длиннее тебе и не надо. Возьми, — протянул он нож Герде, — почувствуй его в руке.
— Что скажешь? — спросил через минуту.
— Я девочка, Эггер, и я выросла в баронском доме. Меня драться на ножах никогда не учили. Что я буду делать с твоей навахой?
— Защищать жизнь, — пожал плечами старик. — Или честь. Или и то, и другое вместе. А научится может любой, надо только захотеть. Ты хочешь?
— Да, — решила тогда Герда, — я хочу.
И старик начал учить ее приемам боя с навахой. Как, где и при каких обстоятельствах сам он овладел этим смертоносным искусством, Эггер никогда не рассказывал. Впрочем, Герда его и не спрашивала. Понимала, что не стоит. У каждого есть свои скелеты в шкафу, — ну, кроме, детей и ангелов господних, — и не след проявлять к ним нездоровый интерес. Тем более, что к делу это никакого отношения не имело, учителем старик оказался отменным, и вот сегодня Герда впервые воспользовалась его наукой. Рука не дрогнула. Силы хватило. И ударила она именно туда, куда метила. Прав оказался Эггер, девушка должна уметь себя защищать или очень быстро перестанет быть девушкой. Возможно даже, живой девушкой.
За мыслями об Эггере и сегодняшнем происшествии, Герда незаметно дошла до дома Кирсы, расположенного в самом конце Продажной улицы. Оттуда уже недалеко было до Бегонии с ее ярко освещенными улицами, оперным театром и варьете «Парадиз». Только рыночную площадь перейти, и ты уже там. Но по эту сторону площади текла совсем другая жизнь. Квартал Красных фонаре потому так и называется, что красные фонари висят здесь едва ли не на каждом доме. И дом, куда направлялась сейчас Герда, от других в этом смысле ничем не отличался. Он был невелик и стар, но все еще производил приличное впечатление. Первый этаж снимали у Кирсы три девушки, зарабатывавшие на жизнь «известным делом». Не веселый дом, — для настоящего заведения, как объяснила ей Кирса, шлюх маловато, — но что-то сильно на него похожее. Сама домовладелица прежним ремеслом уже почти не занималась, включаясь в игру, только если кому-то из гостей не хватало подружки, и он мог заплатить за ее компанию приличные деньги. Впрочем, Герда ко всем этим стыдным делам отношения не имела. Она лишь снимала у Кирсы крохотную каморку на втором этаже, куда можно было попасть по скрипучей деревянной лестнице с заднего двора.
В комнате этой Герда никогда не спала, да в ней и кровати не было. Некуда ее там было поставить. Всей обстановки, стол, стул и табуретка. На столе свечи в дешевых подсвечниках, квадратное зеркало, баночки с гримом, кисточки и прочая мелочь. А на колышках, вбитых в стену, висят в холщовых чехлах два плаща и три платья — два попроще и одно шикарное. Шляпы лежат одна на другой, пристроенные на табурете в углу. Там же, в углу, ютится и обувь, прикрытая чистой простыней. Вот, собственно, и все.
Герда зажгла свечи, сняла платье и села к столу. Посмотрела на свое лицо — к сожалению, она и в половину не была так красива, как ее мать, — и принялась за дело. Косу сегодня она прятать не собиралась, но вот заплести ее следовало иначе. Не по-детски, а на женский лад.
— Что-нибудь, вроде, лассарской короны, как думаешь? — спросила она себя вслух.
— Да, пожалуй, — решила после недолгого раздумья и, распустив волосы, принялась творить свое небольшое волшебство.
Плетение лассарской короны — непростое ремесло. Делать же эту прическу самой себе и того труднее, но Герда тренировалась не первый месяц и, в конце концов, научилась.
«Если не будет другой возможности, наймусь к кому-нибудь камеристкой или куафером, — думала она, сооружая себе прическу, достойную королевского дворца. — А кстати, бывают ли куаферы женщины? Надо бы узнать…».
Вообще-то, лассарская корона лучше всего смотрится на блондинках. У Герды же волосы были светло-русые, но проблема эта, как показывал опыт, решаемая. Перед плетением, она натерла волосы соком, добытым из листьев сизой потравы, которой полно на любом кладбище, и в результате получила невероятный эффект. Ее волосы, словно бы, посветлели, и среди них, вроде бы, появились седые прядки. Неожиданно и очень красиво, но главное — вся эта красота легко смывается теплой водой с мылом.
— Отлично! — признала Герда, придирчиво осмотрев свою прическу. — Теперь лицо.
Кожу лица она натерла «холодными сливками»
[3] и покрыла тонким слоем снежно-белой пудры из Надира. Положила на губы темно-вишневую помаду и сурьму на брови и ресницы, отчего потемнели даже ее прозрачно-голубые глаза, и вот он образ «знатной иностранки». Молодая женщина, но никак не девушка-подросток. Однако женщина — это отнюдь не только лицо.
