— А, я же перепутала! — она быстро убирает правую ножку, но моя свобода длится недолго — Полина ставит на прежнее место левую.
Пока меняет ноги движением, частично слизанным из одного известного фильма, я успеваю заметить и запомнить цвет ее белья. Как к пациентке я к ней, естественно, не отношусь, потому что пальцы на руках и ногах у нее в полном порядке. Полине скучно, Полина хочет приключений.
Внимательно рассматриваю ее левую ножку, пальпирую ступню, затем голень. Замерла, глядит, дышит чуть глубже. Выше колена я не поднимаюсь, но сцена со стороны, конечно, убиться можно, если кто зайдет.
Ее дыхание опасно для нас обоих учащается, она даже не замечает этого. А я… реагирую. Против здравого смысла. Против воли.
— Вот тут вот, — показывает она на крошечный синячок возле ногтя большого пальца. — После инцидента в кинотеатре, помнишь? — облизывает пересохшие губы. — Болело.
— А с чего ты взяла, что это панариций? — хмурюсь.
— Погуглила! Боль была пульсирующей и дергающей. Я плохо спала, а наутро голова трещала. Все симптомы.
Я быстро беру телефон, забиваю заболевание в поисковую строку и показываю ей первую попавшуюся фотографию, Поля морщится.
— Да, один в один, — говорит, опустив глаза.
Хочется намотать ее хвост на кулак и вытолкать девицу в коридор, но вместо этого я произношу крайне серьезно:
— С диагнозом ты немного промахнулась, но оперировать все же придется.
— В каком смысле оперировать? — она округляет глаза и пытается забрать ногу.
Еще чего! Я в нее вцепляюсь мертвой хваткой и деловито заявляю:
— Хорошо, что ты пришла. Аллергия на лидокаин есть?
Глава 23
Полина
— Аллергия есть и еще какая, — заявляю решительно. В глаза ему смотрю почти смело, ищу там совесть или хотя бы ее зачатки. Он ведь не должен мне навредить. По крайней мере на своем рабочем месте.
У самой от ужаса волосы на голове шевелятся, у меня никогда не было операций.
Лицо Ветрова остается непроницаемым. Ни один мускул на этом лице, блин, не дрогнул, когда я предприняла очередную безуспешную попытку вырваться. Куда там! Стальные пальцы сжимают мою лодыжку, и я отчетливо понимаю, что допрыгалась. Военный хирург пустит мне сегодня кровушку с анестетиком или без.
Ветров склоняет голову чуть набок.
— Уверена? Больно будет, — предостерегает. — Очень.
— Аллергии нет, я вспомнила, — говорю примирительно.
— Вот и славно.
Плохая была идея припереться к нему на работу. Но по изначальному плану все должно было происходить немного иначе. Он бы улыбнулся, когда увидел меня. Как тогда в кинотеатре. Я бы начала импровизировать. Потом мы пошли бы вместе куда-нибудь перекусить, разговорились.
— А какая у меня хворь? — уточняю, когда он, наконец, отпускает мою ступню, которую я тут же прячу в мюли.
— Я все напишу в карточке.
— У меня нет никаких карточек! — всплескиваю руками.
— Заведем, не проблема, — и тянется к какой-то папке. — Будет целых две: банковская и медицинская. Супер.
Происходящее напоминает сюр! У меня ничего не болит, я пришла, потому что ужасно по нему соскучилась. Он приснился мне этой ночью. А как иначе встретиться? Не сталкерить же, поджидая мужчину у входа в госпиталь. Тогда мне точно грозил бы диагноз и психиатрическая палата.
— Операция обязательна? Может, обойдемся таблеткой?
— Нога тебе нужна? — спрашивает безэмоционально, выписывая на листе бумаги мою фамилию.
У него стремительный, но довольно разборчивый почерк.
— Очень.
— Ну вот.
Дальше, к моему полному ужасу, он берет сотовый и кому-то звонит:
— Жень, привет еще раз. Ага, на работе. Ты свободна? Можешь подойти? Будем ноготь удалять. Срочно. Да, спасибо, жду.
— Полностью удалять? — спрашиваю я.
— Да, — он встает со своего стула, открывает дверь, на которую я раньше не обращала внимания. Смежная с его кабинетом комната оказывается небольшой операционной.
— Проходи, ложись.
Я поднимаюсь с места, голова немного кружится, и я хватаюсь за спинку кресла. Ветров скрестил на груди руки, смотрит на меня выжидательно. Снова прищуривается, как выслеживающий добычу охотник. Я пошутила во второй раз, и опять ему моя шутка совершенно не понравилась. Не смешно.
До двери в коридор такое же расстояние, как до операционной. Уверена, что если я ломанусь к выходу, он не станет меня удерживать, тащить в свою кладовку, вязать веревками и резать насильно.
Пожалуй, единственное, чего ему хочется, — чтобы я убралась с его глаз, да поскорее. И желательно — навсегда. Может, и правда уйти, сбежать с позором, признав абсурдность своего поступка? И своих чувств. Смириться, что его защита в кинотеатре была лишь актом вежливости. И что все мои бессонные ночи после того дня — совершенно напрасны. Сдаться.
Я задираю подбородок и прохожу в операционную.
Он расстилает одноразовую простыню на кушетке, я укладываюсь на нее. Он стоит рядом, наблюдает за мной. Возможно, мне удалось его немного удивить.
— А новый ноготь отрастет? — спрашиваю.
— Как повезет, — отвечает задумчиво.
Смотрю на него снизу вверх, потом закрываю глаза.
— Интересно, ты во всем такая упертая? — спрашивает он совсем другим тоном. Будто еще немного — и рассмеется или хотя бы улыбнется.
— Просто я тебе доверяю, Илюш, — произношу полушепотом.
На самом деле мне страшно. Дыхание учащается, я сжимаю кулаки и крепко зажмуриваюсь.
В кабинет заходит медсестра, и тут же становится очень шумно. Они что-то обсуждают, бряцают инструментами, надевают спецодежду. Я лежу, боюсь даже краем глаза взглянуть на происходящее. Вот-вот моя выдержка лопнет и я закричу.
Усилием воли заставляю себя расслабиться, но все равно едва не вздрагиваю, когда моего бедного пальчика касается что-то влажное, следом — холодное.
