Илья негромко стучит в дверь.
— Поля, у тебя все нормально? — спрашивает.
— Да, сейчас выйду.
— Ты пиццу будешь? Хочу заказать.
— Да, конечно. Сырную!
— Понял.
Привожу себя в порядок и открываю дверь. Пока Илья занимает ванную, я заваливаюсь в кресло и читаю рецензии на фильм, который мы сегодня смотрели. Как только Ветров выходит, я сразу выдаю:
— Больше половины положительных отзывов, представляешь? Я просто в шоке! Как можно такую дичь еще и хвалить! Нет, понятно, что куча спецэффектов, вбухано бабло, но даже я вижу море нестыковок! — поднимаю глаза и замираю, впиваясь взглядом в его торс.
Мой Айболит в свободных спортивных штанах и… все. Больше на нем ничего нет. Босиком. Я понимаю, что впервые вижу его без майки. Жадно рассматриваю его тело, даже не пытаясь скрывать любопытство, пока он идет до шкафа, достает футболку, расправляет ее.
— Я тебе говорил, что реклама сработает, народ повалит толпой и мы с тобой со своими «фе» останемся в меньшинстве, — усмехается он.
Я быстро откладываю телефон, соскакиваю на ноги и подхожу к нему. Останавливаю движение — Илья хотел одеться. Разглядываю его грудь, живот.
Он отлично сложен, подтянут. Я это и так знала. Молодой, здоровый, активный мужчина. Мне нравилось трогать его твердые руки, гладить широкую спину, плоский живот, чувствовать его физическую силу. Но я не видела шрамы, которых на его теле, оказывается, море. И которые он, судя по всему, не любит демонстрировать. Слегка напрягается, отчего боковые мышцы обозначаются резче.
Молчит, позволяет рассмотреть себя. Я обхожу вокруг, словно он елка с игрушками.
— На спине в основном просто растяжки, — усмехается. — За год сильно вытянулся. — Снова начинает одеваться.
— Все тот же седьмой класс? — пораженно спрашиваю.
— Или восьмой, не помню уже.
— Постой. Расскажи мне, что и откуда. Не одевайся. Я хочу, чтобы так. — Кладу пальцы на его грудь, провожу по коротким волоскам. Веду вниз по широкой дорожке, потом вправо. Касаюсь выпуклого шрама.
— Подрался. Порезали стеклом, — говорит он.
Я веду влево, ощупываю большое пятно под сердцем, как после ожога. Овал неправильной формы, в диаметре примерно десять сантиметров.
— Подрался на турбазе, налетел на плиту. В кастрюле кипел какой-то суп. Это все ерунда, Полинка. Давно было.
Ожог внушительного размера, представляю, как это было больно.
— Из-за акцента? — спрашиваю.
— Я же сказал, что ненавижу его, — он мягко улыбается.
А я люблю. Все в тебе люблю. Мои пальцы пробегают по его спине, я нащупываю глубокие растяжки. Ему надо было очень быстро расти, чтобы выжить на родине. Что он и делал. Рос, выживал в своей красной кофте и в широких штанах, которые не выбрасывал из принципа, как рассказывала Даша.
— Ты много дрался, как вернулся в Россию?
— Да, постоянно. Я с года жил в Гамбурге и переезжать оттуда не планировал, все случилось спонтанно. А в России… я стал агрессивным. Если захочешь, можешь спросить потом у мамы, они со мной хлебнули горюшка. Было опасно, на учет не поставили только благодаря отцу и его другу Богомолову. Это был плохой период. Я обязан родителям за то, что каким-то невероятным образом они меня удержали и вытащили из всего этого. Помогли стать нормальным человеком, получить образование и найти свое место в жизни.
Он касается моей щеки, просит поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Не печалься. Я просто хочу, чтобы ты знала обо мне побольше.
— Трудно вот так переехать в другую страну. Могу себе только представить, через что ты прошел. — А что еще сказать, не знаю. Мое сердце начинает учащенно биться. Страх куда-то уходит. Человек, переживший столько боли, знает ей цену. И не будет стремиться причинять ее другим людям. Зависящим от него.
— Я ведь еще не знал, что где-то поблизости уже родилась ты, — смущает он меня своим хриплым голосом, бесстыжим темным взглядом. Наглой, заигрывающей улыбкой.
— Уже училась разговаривать, вообще-то! — поддерживаю тему. Да, разница в возрасте — тот еще полигон для шуточек!
Вспоминаю фотографию, на которой мне два года, я стою с цветами и плохо понимаю, что вообще происходит и почему все радуются, но тоже смеюсь, потому что папа зацеловывает в щеку. Илья в это время зарабатывал свои шрамы. Какие разные у нас жизни! Как хорошо, что однажды мы встретились.
— Точно, — он улыбается.
Я касаюсь кончиками пальцев небольших шрамов на груди.
— Это уже недавние, когда служил по контракту. — Он накрывает мои ладони своими, сжимает. — Оказался не в том месте не в то время. Полежал немного в госпитале, обошлось. Но матери пообещал, что с приключениями заканчиваю.
Он прижимает мои пальцы к своим губам.
— Полиночка, ты прости меня за грубость. Иногда мне кажется, что мне вообще никто не нужен. Работы вполне хватит. Но это не так.
Я приподнимаюсь на цыпочки и тянусь к нему. Снова тянусь, губами, душой, сердцем. Тогда он отпускает мои ладони и обнимает меня за талию. Рывком притягивает к себе, и я впечатываюсь в его тело. Ахаю от неожиданности! Илья наклоняется и целует меня в губы. Его вдруг становится так много, что я теряюсь! Жар и знакомый вкус на моем языке, горячая кожа под моими пальцами. Его ладони на моей талии, он шарит по спине, касается ягодиц. И это хорошо! Настолько хорошо, что колени слабеют, дрожат. Дыхание рвется. Я отчаянно льну к нему, лаская его язык своим, отвечая на поцелуй.
— Моя девочка, — шепчет он мне. — Нежная, вкусная Полина.
Я воздух глотаю, захлебываюсь эмоциями. Его шепот, его ласки, его любовь — все вместе обескураживает.
И я прижимаюсь ближе. Переплетаю руки на его шее, притягиваю к себе, показывая, как сильно нужен. Жесткие губы скользят по моей щеке, по шее, разжигая внутри нетерпение. Он посасывает мою кожу, и я мягко царапаю его затылок, дрожа от удовольствия. Илья подхватывает меня под ягодицы и несет к кровати.
Глава 50
Укладывает, сам нависает сверху. А дальше начинается полное безумие! Мне срывает крышу, ему, кажется, тоже. Мы бесконечно целуемся, лаская друг друга языками, посасываем губы, кожу. Я вовсе ни о чем не думаю, только о нем и своих ощущениях. Заигрываюсь и оставляю засосы на его шее. Огромные, красные пятна. Глажу его тело, трогаю.
